Ковбой

Бушков Александр Александрович

– Ну да, конечно… – поморщился Голдман, словно кислого хлебнул. – Об этом крикуне и позере даже на трансатлантических пароходах болтают, зато никто не удостоил вниманием двух скромных тружеников, Голдмана и Мейера… Хейворт только пытался войти в этот бизнес. Когда синдикат ему перекрыл дорогу, он и не пытался хоть что-то сделать. Сосредоточился исключительно на мести, словно какой-то дикий индеец или не менее дикий корсиканец. Только на мести, понимаете? Разыскивает какие-то там технические новинки, пытается придумать что-то коварное, чтобы отомстить… А это неправильно. Месть, знаете ли, экономически невыгодна, какой смысл тратить силы и деньги только на нее? Мы с Мейером хотим совсем другого: приложить

силы, изворотливость, сделать все, чтобы заставить синдикат с нами считаться. Создать свою кинофабрику, понимаете? Поставить дело так, чтобы они уже не смогли нас задушить, хотим стать с ними вровень. Снять достаточно фильмов, чтобы превратиться в реальную силу, которая рано или поздно заинтересует кинопрокатчиков. Как по-вашему, это честное дело или что?

– Честное, – искренне сказал Бестужев.

– Ну вот, видите! Только нам приходится нанимать охрану и подыскивать для нее толкового начальника…

– А чего, собственно, от них ждать? – серьезно спросил Бестужев. – Насколько они опасны?

– Как вам сказать. В общем, никого еще не убили и даже не покалечили – есть границы, которые не хотят переходить. Но хлопот хватает. Неизвестно откуда взявшаяся банда хулиганов может разбить аппаратуру – а она стоит немалых денежек. Могут исподтишка поджечь декорации, разломать инвентарь, привести в полную негодность отснятую пленку, а то и ее поджечь, она ведь горит, как порох…

– А полиция куда смотрит?

– Полиция… – тяжко вздохнул Голдман. – Полиция, знаете ли, не может предотвратить все это заранее. И охранять нас не может – у нас же нет четких юридических доказательств, что именно на нас, именно в этом месяце собирается напасть шайка нанятых вандалов. Конечно, они начнут расследование, когда нам все разнесут… Но мы-то уже понесем серьезные убытки и будем вынуждены начинать все заново. Разумнее заранее нанять свою охрану. Этот тип, от которого вы нас недавно избавили… Он тоже не собирался причинять нам увечья – всего-навсего запугивал, отравлял жизнь, улучив момент, когда поблизости нет полицейских. Предположим, мы выдвинули бы против него обвинение… Предположим, его даже посадили бы на месяц. Такие пешки синдикат теряет безболезненно. Нет, нам нужна своя система охраны. Чтобы поняли наконец: о нас можно и зубы сломать…

– Начинаю соображать, – сказал Бестужев. – Вы, значит, уезжаете из Нью-Йорка…

– Вот именно. Мы подумали-подумали и создали свою кинофабрику. «Голдман-Мейер». Подыскали отличное местечко в противоположном конце страны: райский уголок в Калифорнии, то ли Були-Вуд, то ли Голли-Вуд, в общем, что-то такое. Климат там прекрасный, ни дождей, ни прочей непогоды практически и не бывает, а это позволит резко сократить расходы: на освещение, на павильоны… Денег, конечно, на обустройство потребуется немало. Поэтому мы с Мейером пораскинули умом и решили снять несколько фильмов гораздо ближе, в штате Вирджиния, это миль за четыреста отсюда. Тут, знаете ли, свой расчет. Здесь, в Нью-Йорке, у синдиката все схвачено, да и в примыкающих штатах им действовать легко. А в Вирджинии у них нет позиций, соображаете? Это Юг, там не любят здешних янки, там любую пакость провернуть гораздо труднее, исключительно силами пришлых. Небольшой городок, тихое местечко… Снимем несколько фильмов, постараемся продать их прокатчикам, заработаем денег на устройство в этом Були-Вуде…

– А этот городок далеко от Вашингтона? – небрежно спросил Бестужев.

– Не особенно, миль шестьдесят.

Бестужев моментально перевел это в более привычные версты – что-то около сотни, гораздо ближе, чем от Нью-Йорка…

– А зачем вам?

– Собирался навестить знакомого в Вашингтоне, – сказал Бестужев. – Хочется посмотреть, как он устроился.

– Ну вот и навестите, когда будет свободная минутка. Шестьдесят миль – тьфу, чепуха!

– И вы, получается, не поездом отправляетесь…

– А разве я не говорил? – Голдман хихикнул. – Отправляемся, словно переселенцы в старину: целым караваном конных повозок. В основном грузовых: аппаратура, пленка, еще всякое оборудование. Конечно, так будет чуточку дольше, чем на поезде, но не в пример надежнее. В прошлом году мы сдуру

отправили груз в Пенсильванию железной дорогой, и что получилось? Ящики с киноаппаратами, хотя на них имелась масса предостерегающих надписей, разгрузили, швыряя с высоты, словно чугунные болванки, так что аппараты пришли в полную негодность. Нам объяснили, что грузчики, видите ли, не умели читать и перепутали ящики. С кинопленкой получилось и того хлеще: кто-то в пути аккуратненько вскрыл ящики, откупорил коробки, потом так же аккуратно привел все в порядок. Пленки погибло на пятьсот долларов, она, чтобы вы знали, портится бесповоротно, если попадает под свет до того, как проявлена. Никакая это, как вы понимаете, не случайность, а умышленное вредительство. Мы не смогли работать, пришлось возвращаться и закупать все заново… И ничего не удалось бы доказать! Теперь мы умнее и повезем все на повозках. Не думаю, чтобы они собрали банду и напали на нас по дороге – есть, знаете ли, пределы, как-никак тут не Дикий Запад… Работы там примерно на месяц – а потом, если все пройдет благополучно и будут необходимые деньги, переедем в Калифорнию. Если вы нам подойдете, мы и там не намерены отказываться от ваших услуг. Пока мы не набрали достаточно сил и не заставили с собой считаться, нас, чует мой нюх, попытаются достать и на противоположном конце страны… Теперь вы сами видите, дорогой, что я предлагаю вам абсолютно честную работу – и отнюдь не временную. Будет расти дело, будете процветать и вы. Я уже сейчас готов платить вам сорок долларов в неделю, верно, Мейер?

– Сорок долларов, – кивнул Мейер.

Бестужев представления не имел, предлагают ли ему солидное жалованье, соответствующее должности и нелегкой работе, или, пользуясь его неопытностью, пытаются на нем, как бы это выразиться, разумно сэкономить. На всякий случай он откровенно поморщился – в конце концов, еврей он сейчас или нет?

– Пятьдесят, – торопливо сказал Голдман. – Пятьдесят в неделю. Клянусь будущей кинофабрикой, это очень даже неплохие деньги. Если наше сотрудничество будет успешным, вам будет обеспечена и прибавка, и премиальные. Когда-нибудь мы, я верю, развернемся на полную… И вы будете во всем этом участвовать, а!

Бестужев думал о своем. Точно так же и Хейворту вдалеке от своих родных мест, где у него, как здесь выражаются, «все схвачено», будет трудновато и вести поиски, и устроить очередную пакость, эта неизвестная Бестужеву Вирджиния и для Хейворта, надо полагать, терра инкогнита. Продажных полицейских в чужих местах, где ты никого не знаешь, нужно еще найти, а это не столь уж легкое дело даже для миллионщика. Нельзя же вот так просто приехать в незнакомый город и спросить: «А где у вас тут продажные полицейские? Где тут можно раздобыть продажного судью?» Он вовсе не связан по рукам и ногам жесткими сроками, главное – доставить бумаги домой в целости и сохранности. Даже полезно для дела будет исчезнуть из поля зрения ищеек неведомо куда, чем больше времени пройдет в бесплодных поисках, тем больше ищейки расхолаживаются, и могучая машина сыска начинает вертеться вхолостую…

– Пятьдесят долларов и полный, так, сказать, пансион, – сказал напряженно наблюдавший за ним Голдман. – Еда, выпивка, жилье – все это за наш с Мейером счет. – Королевские условия, право, где вы такие еще найдете… Ну, что вы, наконец, скажете?

Бестужев поднял голову и сказал с расстановкой:

– Я согласен, господа…

Часть вторая

Райский уголок

Глава первая

Провинция как она есть

Бестужев привычно покачивался в непривычном седле мексиканского, как ему объяснили, образца – с высокими деревянными луками, щедро украшенном серебряными звездочками и бляшками, тисненой кожей. Гнедой жеребец по кличке Пако как раз и принадлежал какому-то заезжему мексиканцу, продавшему коня перед тем, как отправиться на поиски фортуны в Нью-Йорк, а потом уж достался и Бестужеву во временное владение. Конек был уже в солидном возрасте, смирный, не составил бы хлопот и более неопытному наезднику.