Ковчег Лит. Том 2
Шрифт:
Я сжимаю и разжимаю пальцы, чувствую, какие они холодные и как медленно двигаются. Ира ставит катетер прямо на внутренний сгиб локтя.
– А это что?
– Это капельница.
Вижу, что капельница, я хотела спросить, что там внутри, но забыла, как это сделать.
Трясет от холода, простыня прыгает, изображая желтое море.
– А вдруг я буду кашлять?
– Ну и кашляйте. Я все хорошо закрепила, не вылетит. А почему вы вдруг будете кашлять?
– Ну не знаю, а вдруг.
– Да кашляйте, вы ведь живой человек.
– Хорошая шутка.
– Я
Мы смеемся и переходим на «ты».
– Да ну тебя.
– Я вообще тихо буду лежать. Я тут стесняюсь. Я не одета.
– Да ты что? Тогда я за тебя кашлять и…
Откуда-то сбоку появляется незнакомый доктор и спрашивает:
– А что у нас больная так трясется? От страха?
– От холода, – с каким-то презрением говорит Ира. И я ей за это благодарна. Мне не страшно вовсе, хотя, может, это и ненормально. Я не больная. Мне немного голо и очень холодно. И это все.
– А вы, доктор, разденьтесь, – неожиданно предлагаю я и подмигиваю Ире.
– Если не боитесь, – смеется Ира.
Боковой доктор не ответил – он исчез. Раз – и испарился.
Из-под плеча выплыло Зеленое Облако – анестезиолог. Просит сесть и прогнуть поясницу – это такое у него желание с утра. Исполнять? Какое там – поясница ледяная, точнее, поясница улетела, теперь ее не поймать. Облако говорит:
– Не опускать плечи. Прижать подбородок к шее. Сидеть прямо. Прогнуть улетевшую поясницу.
Я, как червячок, пытаюсь что-то изобразить и еще стесняюсь, ловя улетающее желтое море. Зеленое Облако неожиданно улетучилось, я расслабляюсь и смотрю в окно – там дымная осенняя Москва, район Соколиной горы, большие серые дома, ожидающие зимы деревья, голые ветки, по которым прыгает моя улетевшая поясница. – Так, – Облако вернулось, повторяет свои задания и к ним прибавляет «наклониться вперед».
Я пытаюсь сделать: кручу головой в разные стороны, потом поддаюсь холоду. Просто ужасно, я вижу, как синеют торчащие из моря ноги. А поясница чирикает за окном.
– Прогни поясницу.
Глядя на заоконную поясницу, я что-то прогибаю, раз просят, но что – точно сказать невозможно.
– Это все? Ты чего? Прогибай поясницу!
– Я не могу, очень холодно. Ничего не чувствую, можно меня еще накрыть простыней?
– Не, это нельзя, не положено.
– А вернуть поясницу с веток?
– Ну, я не волшебник.
– Облако.
– Что?
– Зеленое.
Ира кивает: «Похож».
Облако молчит, прогибает вместо меня поясницу (а окно закрыто), про голову и все остальное я уже не помню, ничего не делаю, смотрю в окно и не понимаю: холодные у него руки или нет? Как такое может быть? Меня что-то клюет в спину.
– Ну что, больно?
– Нет.
– Ну вот видишь, я же обещал. Ложись. Сейчас почувствуешь тепло, мурашки, пощипывание.
– Тепло. Ура!
– О!
– А мурашек нет. А где же мурашки?
– Ну, нету, – говорит он весело.
Мне обидно. Это ведь мои мурашки – а нету: ни мурашек, ни исполнения желаний. Обман.
И, наконец, вторая половина бывшей меня исчезает, очень тепло и не трясет внизу, а сверху желтое море волнуется на все три счета. На левую руку надевают манжету, которая будет все время измерять давление, и просят ее не бояться, потому что манжета сама по себе сжимает руку. Волшебство.
– А это что у тебя? – Ира показывает на синяки под грудью. – Кардиограмму так сняли?
– Да. Сегодня утром.
– Ничего себе!
Ставит новую капельницу. Вспоминая свою первую кошку, которой делали наркоз перед стерилизацией, я из любопытства шевелю пальцами ног. Они поддаются, еще секунду, еще-еще – у кошки вздрагивали уши, когда я к ним прикасалась.
Потом появляется Боковой доктор и поднимает простыню. Я ничего не чувствую, смотрю на часы справа, в потолок, по сторонам, голова болтается. Почти упираясь в окно, торчат мои ноги, а может, не мои. Я уже не знаю, мои ли это ноги, они не разговаривают больше со мной, зато хотя бы не улетели.
– Ну что, давай попробуй подвинуть ногу. Получается? – довольно спрашивает Зеленое Облако.
– Нет.
– Все, наркоз действует.
Вдалеке у окна я вдруг вижу еще одно медсестринское существо, которое раскрывает инструменты, но она так далека и неправдоподобна, что кажется мне фантомом, нечаянно выдуманным по ходу происходящего. У нее нет ни лица, ни имени, только танцующие над блестящими штучками руки.
Боковой доктор, придумавший себе, что я боюсь, двигает мою ногу. Я удивляюсь. Он двигает, а я нет. Привстаю посмотреть.
– Мы вам ставим мочевой катетер, – долетает ко мне из-под маски.
Может, и ставят, откуда мне знать? Там же теперь вообще ничего нет. Меня нет. И вообще я не знаю, о чем он: кто такой мочевой катетер – мне не понятно. Мне понятно, что Боковой доктор объясняет, что он делает. Хорошо бы не увлекся… Может быть, этот катер что-то страшное – я не хочу знать.
Ставят специальную рамку над животом, и я совсем теряю свои ноги, их уже и не видно.
Приходит Л. А. и прячется за рамку. За маску. Мне видны брови и смешной колпачок. Он отворачивается и надевает перчатки. Неожиданно все жалуются на перчатки, я тоже хочу на что-нибудь пожаловаться, но не могу придумать. Собственно, на что может жаловаться голая половина?
Без пяти одиннадцать.
– Подними голову, – говорит Зеленое Облако.
Он тоже, как фантом, появляется ниоткуда и исчезает. Я подозреваю, что и его я могла выдумать.
Поднимаю, там появляется белая загогулина, и голове удобно.
– Так лучше?
– Да, спасибо.
– На здоровье.
До операции еще несколько часов. Мне сделали какой-то укол. Во рту мгновенно пересохло. Я не знаю, что с этим делать. Я играю, язык к небу прилип, отлепляю. Выхожу в коридор, где бродят в дурацких разноцветных пижамах и халатах дети. Только одна девочка, совсем маленькая, хорошо одета – не по-больничному. Она не говорит по-русски и все время плачет: «Папа, папа».