Ковчег спасения. Пропасть Искупления

Рейнольдс Аластер

Фелка коснулась металлической стенки контейнера. Ремонтуар тоже приложил ладонь, ощутил мерный гул, пульсацию аппаратуры жизнеобеспечения.

– Зачем он здесь? – спросила Фелка.

– Летит навстречу правосудию. Когда приблизимся к центру системы, выбросим шлюпку и позволим Феррисвильской конвенции ее подобрать.

– А потом?

– Его будут судить, признают виновным в многочисленных преступлениях и затем, согласно действующим сейчас законам, убьют. Необратимая нейросмерть.

– Вы говорите таким тоном, будто одобряете.

– Приходится

сотрудничать с конвенцией. Она может сильно осложнить наши дела в окрестностях Йеллоустона. В любом случае свинью следовало бы возвратить. Поверьте, для нас было бы гораздо лучше, если бы он просто умер. К сожалению, когда передадим мерзавца конвенции, у него останется небольшой, но реальный шанс выжить.

– В каких преступлениях его обвиняют? – спросила Фелка.

– В военных, – брезгливо ответила Скади.

– Это мне ни о чем не говорит. Как он может быть военным преступником, если не принадлежит к воюющей фракции?

– Все просто. Согласно конвенции, нарушение практически любого закона в зоне боевых действий считается военным преступлением. А у Скорпиона предостаточно эпизодов: убийство, разбой, терроризм, шантаж, кража, вымогательство, экологический саботаж, контрабанда нелегальных разумов альфа-уровня. Если на то пошло, он нарушил все мыслимые законы в пространстве от Города Бездны до Ржавого Пояса. Он и по меркам мирного времени отъявленный преступник. А на войне большинство его злодейств карается необратимой нейросмертью. Он заслужил ее несколько раз, даже если не принимать во внимание, с каким садизмом совершались преступления.

Скорпион безмятежно дышал. Ремонтуар наблюдал за подрагивающим защитным гелем и думал, снятся ли гиперсвиньям сны. Вряд ли. А если все же снятся, то какие? Седьмая Проба ничего не говорил о снах, но он мало походил на прочих свиней. Он представлял собой раннюю модель, его организм сформировался неудачно, и психику даже с большой натяжкой нельзя было назвать здоровой. Хотя глупцом Седьмая Проба уж точно не был, напротив, отличался редкой хитростью. А еще изобретательностью – в пытках и принуждении. До сих пор на задворках памяти Ремонтуара жили давние ужас и боль, будто звучал нескончаемый, никогда не слабеющий крик.

– И что же особенного в его преступлениях? – спросила Фелка.

– Скорпион любит убивать людей. По сути, возвел это в ранг искусства. Конечно, он не исключение, военным временем пользуется сейчас много уголовной мрази.

Скади-краб прыгнул, ловко приземлился на постамент контейнера и сказал:

– Но эта тварь наслаждается убийствами.

– Мы с Клавэйном протралили его память, – тихо произнес Ремонтуар. – И увидели то, за что надо бы казнить на месте, причем несколько раз.

– Так почему же не казнили?

– Может, мы и сделали бы это при более благоприятных обстоятельствах.

– Задерживаться ради свиньи не станем, – заверила Скади. – Твари повезло с дезертирством Клавэйна. Иначе бы мы запихнули труп Скорпиона в дальнобойную ракету и отправили к демархистам. Эта возможность рассматривалась всерьез.

Имеем полное право так поступить.

– Я думал, это вы в шлюпке, – сказал Ремонтуар, отходя.

– Надеюсь, испытали облегчение, убедившись, что не я?

Голос заставил вздрогнуть – он исходил не от краба. Ремонтуар осмотрелся и наконец обратил внимание на конструкцию-скульптуру посреди каюты: серебристый цилиндрический пьедестал, поддерживающий человеческую голову.

Пьедестал достигал середины шеи, плотно охватывал ее черной манжетой. Он был чуть шире головы, но расширялся к основанию, где имелись многочисленные гнезда и клапаны. Время от времени побулькивал, пощелкивал – работала медицинская аппаратура, поддерживая жизнь в отделенной голове.

Голова чуть повернулась на оси, заговорила, помещая мысли в чужие разумы:

– Да, это я. Рада, что вы последовали за моим роботом. Теперь мы в радиусе действия приборов, обеспечивающих работу двигателей. У вас есть неприятные ощущения?

– Разве что легкая дурнота, – ответил Ремонтуар.

Фелка подступила к пьедесталу:

– Вы не против, если я потрогаю?

– Пожалуйста.

Ремонтуар наблюдал, ужасаясь и восхищаясь заботливой, безжалостной точностью, с какой пальцы Фелки касались лица.

– Скади, это в самом деле вы? – спросил он.

– Кажется, вы немало удивлены. Отчего же? Мое состояние вас шокирует? Уверяю, мне приходилось и куда хуже. В таком жалком виде я лишь временно.

Но за ее внешне спокойными мыслями ощущались безграничный страх и отвращение, заполонившие рассудок, затмившие всякое чувство. Интересно, она сознательно позволяет ощутить, каково ей, или психические барьеры уже не выдерживают?

– Зачем Делмар с вами такое сделал?

– Затем, что его попросила я. Лечение заняло бы слишком много времени, а оборудование у Делмара слишком громоздкое, чтобы переносить его на корабль. Потому я предложила отделить мою голову, оставшуюся целиком невредимой. – Скади глянула вниз. – Аппаратура жизнеобеспечения проста, надежна и компактна. Есть проблемы с поддержанием химического состава крови, ведь нормально функционирующее тело вырабатывает гормоны и тому подобное. Но это почти не причиняет неудобств, за исключением легкой эмоциональной нестабильности.

– А что с вашим телом? – спросила Фелка, отступив на шаг.

– Когда вернусь в Материнское Гнездо, Делмар даст мне новое, клонированное. Присоединение головы трудностей не вызовет, тем более что отделение происходило под контролем врачей.

– А, вот в чем дело. Если я правильно понимаю случившееся, вы пока еще прикованы к аппаратуре.

– Нет. Даже сейчас я могу быть чрезвычайно подвижной.

Голова резко повернулась на двести семьдесят градусов, что выглядело довольно-таки жутко. Из угла выступила машина, которую Ремонтуар сперва посчитал сервороботом общего назначения – таких можно увидеть практически в любом доме. Двуногий, человекоподобный, понурый с виду – и без головы. Между плечами круглое отверстие.