Ковчег спасения. Пропасть Искупления
Шрифт:
– Пожалуйста, перенесите меня к нему. Робот может и сам присоединить меня, но он так медлителен.
– Перенести вас? – удивился Ремонтуар.
– Возьмитесь за колонну прямо под манжетой.
Он обхватил серебряный пьедестал, потянул. Тихо щелкнуло, и верхняя часть оказалась на весу, и была она куда тяжелее, чем он представлял. В открывшемся отверстии шевелился и дергался, будто скопище живых угрей, пучок мокрых трубок.
– А теперь поднесите меня, только осторожно, к роботу.
Ремонтуар исполнил просьбу. Пару раз мелькнула мысль уронить, хотя, если рассуждать здраво, вряд ли падение повредило бы Скади – наверняка пол смягчил бы удар. Ремонтуар постарался получше изолировать подобные мысли.
– Теперь опустите меня на торс робота. Контакт установится сам. Только осторожнее… прошу, аккуратней!
Ремонтуар опустил серебряный столб в отверстие, ощутил, как тот уперся в преграду.
– Готово?
– Да! – Зрачки Скади расширились, бледная кожа порозовела. – Так, связь есть… А теперь проверим контроль моторики…
Рука робота судорожно дернулась, сжался и разжался кулак. Поднялась, растопырила пальцы – и Скади с неподдельным интересом уставилась на механическое сочленение в глянцево-черных и хромовых тонах. Робот был сделан не без вычурности и смотрелся живописно, будто ожившие средневековые доспехи: соединенные мощь и красота.
– Кажется, вы неплохо к нему приспособились.
Робот осторожно шагнул вперед, держа руки перед собой:
– Да. К нему я приспособилась быстрей, чем к прочему. Даже хочется попросить Делмара, чтобы не беспокоился.
– Насчет чего? – спросила Фелка.
– Насчет восстановления моего прежнего тела. Я предпочитаю это. Шутка.
– Я поняла, – смущенно произнесла Фелка.
– Между прочим, вам на руку то, что со мной случилось. Мне теперь хочется взять Клавэйна живым.
– Почему?
– Пусть увидит, что сделал со мной. – Новое тело Скади развернулось, скрипнув металлом. – А теперь, полагаю, вы хотели бы увидеть кое-что еще. Продолжим нашу экскурсию?
Доспехи вывели Фелку и Ремонтуара из каюты.
Глава пятнадцатая
Слово вспыхнуло в мозгу, будто выжженное клеймом для скота.
– Илиа?!
Говорить она не могла, но сумела подумать, оформить мысль.
– Да, я Илиа. Откуда ты знаешь мое имя?
– Ты заинтересовалась мной, а я заинтересовался тобой. Ты узнавала меня, я – тебя. Как же иначе?
Она попыталась снова ударить в дверь, запершую ее внутри орудия, но не смогла. Тело было парализовано, хотя дыхание не прекратилось. И по-прежнему казалось, что бесформенная тварь стоит за спиной, заглядывает через плечо.
– Кто ты? – наивно спросила она, испытывая странное, извращенное наслаждение от беспомощности.
– Конечно же машинный разум. Субличность, управляющая орудием номер семнадцать. Можешь звать меня Семнадцатым. Вряд ли мне бы подошло другое имя.
– Ты говоришь на русише?
– Я знаю, какие естественные языки ты предпочитаешь. Русиш нетруден для меня. Старый язык. Он почти не изменился со времени нашего изготовления.
– Но почему ты заговорил сейчас, не раньше?
– Раньше ты не пыталась проникнуть так глубоко.
– Разве? Мне казалось…
– Возможно. Но при подобных обстоятельствах – ни разу. Ты прежде не испытывала такого страха, пытаясь вступить в контакт. Почему ты сейчас сильнее, чем раньше, желаешь нас использовать?
Хотя паралич не прекратился, когти ужаса чуть разжались. Значит, грозная сущность – всего лишь компьютерная программа. Илиа, не подозревая о том, спровоцировала активацию неизвестного ранее контрольного механизма. Тварь кажется чрезвычайно опасной, но это, несомненно, просто следующий шажок в обычной для оружия предохранительной тактике, прием запугивания незваных гостей.
Интересно, как пушка может общаться? Ведь у Илиа нет мозговых имплантатов – но оружие формирует мысли в ее голове. Такое возможно, если все помещение работает как огромный инверсный сканер мозга, стимулируя нужные зоны интенсивными магнитными полями. Если уж машина способна породить отчаянный страх и делает это с такой изощренностью, для нее нетрудно сгенерировать сигналы в слуховом нерве, а может, и прямо в зоне, отвечающей за их обработку, и даже заранее предугадать нейронные паттерны, которые обусловливают намерение заговорить.
– Настало время отчаянных мер.
– Да, похоже.
– Кто вас сделал?
Семнадцатый ответил не сразу. На мгновение ужас пропал, сковавшие мозг кандалы растворились, сменились покоем – словно вдох между криками боли.
– Мы не знаем.
– Почему?
– Они не хотели, чтобы мы знали.
Вольева формулировала мысли с тщательностью и осторожностью человека, кладущего хрупкие тяжелые украшения на хлипкую полочку:
– Я полагаю, вас сделали сочленители. Ничто из ранее известного мне и услышанного сейчас от тебя этому не противоречит.
– Но ведь сейчас не важно, кто нас сделал. Или важно?
– Наверное, нет. Я спрашивала из чистого любопытства. Важно лишь то, что вы можете сделать для меня.
Орудие коснулось зоны мозга, ответственной за восприятие смеха.
– Сделать для тебя? Илиа, с чего ты взяла, что мы будем служить тебе?
– Вы уже делали то, о чем я просила. Не именно ты, Семнадцатый, лично к тебе я никогда не обращалась. Но когда другие единицы мне подчинялись.
– Илиа, мы не подчинялись.