Ковен
Шрифт:
— Нет, дело не в этом. Но ведьмы ненавидят Сосудов, так почему они должны позволять Сосудам прикасаться к ним? — спросила я, думая о том, как я отчаянно хотела избежать запретного аспекта. Как я боялась осуждения, если бы позволила Сосуду прикоснуться к себе.
Оказалось, что под покровом темноты и тайны Жатвы на это готовы пойти гораздо больше ведьм, чем я ожидала.
— Говоришь как женщина, у которой никогда не было секса в состоянии ненависти, — рассмеялась она, вставая и помогая мне расстегнуть рубашку. Я не протестовала
Это заставило меня почувствовать себя моложе, чем я была, чем мне когда-либо позволялось быть.
Я вспомнила руки Грэя на мне, его рот, поглощающий меня, словно он не мог решить, ненавидит ли он меня или хочет жить с его лицом между моих ног.
Я подозревала, что концепция секса ненависти имеет под собой основания.
— Не совсем секс, — сказала я, когда меня осенило.
Делла усмехнулась, понимание озарило ее лицо. Мы оба знали, что кто-то прикасался ко мне не с самыми добрыми намерениями, что он взял больше, чем я могла позволить.
И что мне это понравилось.
— Никто, кроме нас, не должен знать. Я помогу тебе подготовиться, и твой секрет будет в безопасности со мной, если ты решишь надеть кружева. Нет никакой гарантии, что он примет то, что ты предложила, но в любом случае этот секрет останется за тобой, — сказала она и отошла в сторону, когда я стянула с себя рубашку и бросила ее в корзину в углу. Юбка и носки последовали за ней, я стянула их с ног, оставшись в лифчике и трусах, и потянулась за шелковой ночной рубашкой.
Как ни заманчиво было отдать другому Сосуду то, что Грэй считал своим, это отменяло годы подготовки. Годы настаиваний моего отца на том, что если я останусь нетронутой, то Сосуд дойдет до одержимости.
Особенно, если в первый раз у меня пойдет кровь.
Я замерла, ткань затрещала в руке, сжимаясь в кулак.
— Часто ли Сосуды отклоняют предложения? — спросила я, с ужасом, поднимающимся в горле. Я попыталась сглотнуть, чувствуя, как могильная грязь внезапно заполнила мои легкие.
— По моему опыту, нет, — ответила она, слишком внимательно изучая мое лицо.
Все Сосуды питались Жатвой. Это я знала. Если бы не было парных уз — если бы Грэй не был тем, кто пришел ко мне в ту ночь, разве он был бы с другой? Даже мысль о том, что он питается от кого-то другого, вызывала у меня желание вырвать ему глотку.
Черт.
Меня не должно было это волновать. Он не был моим и никогда им не станет.
Блять. Блять. Блять.
Я сбросила шелковую ночную рубашку, и моя рука на мгновение задержалась на кружевной, раздумывая. Мелочная, мстительная
Ведьмы, возможно, никогда не узнают, но я не сомневалась, что Грэй сможет учуять меня на другом мужчине. Он будет точно знать, что я сделала, и это сослужит ему чертовски хорошую службу.
Я сглотнула, прогоняя эту мысль, и взяла в руки шелковый халат.
— Может быть, в следующий раз, — сказала Делла, ласково улыбаясь. — Первый раз — это очень тяжело. Думаю, это был правильный выбор для сегодняшнего вечера.
Я потянула за ткань, натягивая ее и позволяя ей опуститься на мои изгибы. Она обнимала каждую линию и бороздку моего тела, облегая его, как вторая кожа, словно была создана для меня.
— У меня будет достаточно времени, чтобы насладиться другими удовольствиями, — сказала я, отгоняя от себя ту часть меня, которую это волновало.
— Снимай лифчик и трусы, — сказала она, скривив губы и сморщив нос. — Таковы правила. Независимо от того, какая одежда…
— Это отвратительно, — пробормотала я, но потянулась за спину и расстегнула лифчик.
Грудь упала без поддержки, ткань прилипла к ней и не оставила ничего, кроме воображения, в полупрозрачном шелке. Спустив трусы с ног, я отбросила их в сторону и, приготовившись, перешла в центр комнаты.
— У тебя есть два варианта. Я могу пристегнуть тебя либо к кровати, либо к крюку, — сказала она, указывая над моей головой. Конечно, с потолка свисал крошечный крючок, который я не заметила.
— Пристегнуть меня? — спросила я, наблюдая за тем, как она подходит к шкафу. Она достала с верхней полки пару мягких наручников, подошла ко мне и взяла мои руки в свои. Обернув каждое из моих запястий одним из них, она стала медленно двигаться, давая мне время привыкнуть к ощущению мягкой кожи на моей коже.
Когда каждое запястье было обмотано, она скрепила наручники крошечными защелками так, что они оказались пристегнутыми друг к другу у меня на глазах.
— Это не может быть обязательно, — сказал я, и мои глаза расширились, когда она снова пошла к шкафу. Она вернулась с цепочкой, пропустила ее через петли в кожаных наручниках и обмотала вокруг моих запястий.
— Тебе нельзя позволять видеться с ним, — сказала она и бросила цепь на пол. Она держала кусок ткани перед моим лицом, и смысл ее слов стал ясен, когда я сглотнула.
— Нет, — сказала я, качая головой. — Я отказываюсь быть связанной и держать глаза завязанными.
Она вздохнула, взяв мои связанные руки в свои. Тепло ее кожи пронизывало внезапно охвативший меня холод, возвращая меня в то место, куда я не хотела идти.
Туда, где я поклялась, что сделаю все, чтобы избежать этого.