Ковер
Шрифт:
– Ну, в какой-то мере - да. В эдакой бетонной пещере. Вокруг меня было множество таких пещер, в них тоже жили люди, но почти никто друг друга не знал. Большая часть этих людей целый день делали что-то неинтересное для них, а потом возвращались в эти пещеры, и смотрели всякие глупые истории придуманные другими людьми.
– Какое это должно быть странное, страшное место!
– Да, теперь мне тоже так кажется... А отсюда можно увидеть, где находится ведьма?..
Он задал этот последний вопрос, потому только, что в ужасном своем положении, почувствовал еще больший приток ужаса; почувствовал, будто ведь сейчас следит за ним - словно что-то черное, изжигающее ворвалось в его плоть - он задал вопрос, потому что должен был узнать ответ в то же мгновение, и, если бы мальчик
Конечно же! И как только раньше Михаил этого не заметил! Там, среди бессчетного множества выступающих мрачных башен, выпирающих лесенок и переходов, выделялось одно, особо жуткое место - там беспросветное черное пятно, словно исполинский паук или пиявка прицепилась к стене. Михаил сразу почувствовал, что именно там и остановилась ведьма, и еще он почувствовал, что, несмотря на то, что их разделяло довольно большое пространство, она, если бы только захотела, могла бы в одно мгновение перенестись к нему. И он поспешил отойти под защиту ближайшей стены, хотя и понимал, что если ведьма его заметила, то это уже совершенно бесполезно...
И тут издали раздались тяжелые шаги, и тут же стонущий голос стал звать:
– Унти! У-унти! У-у-унти!
– казалось, что - это ветер завывал, но было в этом зове и еще что-то такое жуткое, от чего Михаилу тут же захотелось повернуться и бежать.
А мальчик вдруг с силой обхватил его за руку, прижался к ней своим похолодевшим как у мертвого личиком, по которому катились жаркие слезы. И он зашептал Михаилу:
– Это меня зовут Унти. Это, как будто мама меня зовет. Как бы я хотел, чтобы это была мама; только вот не мама это... Вовсе даже и не мама... Не мама... Это - это то что приходит по ночам... Оно забирает детей в страшные сны, и не из них выхода - всю вечность летать там, среди страшных видений...
И такая боль, такой ужас был в словах маленького Унти, что Михаил и позабыл про собственное несчастье - склонился к нему, обнял за плечи, хотел утешить какими-то словами, но не находил как тут можно утешить. И ему было очень жалко мальчика - жалко, что он родился и жил в таком жутком месте. И он не хотел расспрашивать, что это за "Оно" - хотелось бы только поскорее выполнить то, что он должен был, и унести с собою этого несчастного.
Но "Оно" уже было перед ним...
Мальчик уткнулся в его плечо - уже не рыдал, но тоже почувствовал, что там, за его спиною, и намертво вцепился в Михаила. А Михаил поднял голову, и увидел, что всю улицу перед ним занимает темный вихрь, он стремительно вращался на одном месте, в нем чувствовалась мощь; бессчетные же составляющие его частицы складывались в образы слишком жуткие, слишком чуждые человеческому сознанию чтобы их можно было воспринимать. Но среди этих жутких образов проступали и обычные человеческие лица. Кажется, чаще другим проступало одно женское лицо - несмотря на восковую бледность, несмотря на жуткое окружение, это лицо все-таки показалось Михаилу необычайно привлекательным. Это была одна из самых чудесных красавиц, каких ему только доводилось когда-либо видеть, если, конечно, не считать Тани. И эта красавица открывала нежные свои уста и вновь и вновь звала своего сына маленького Унти. Удивительно было очарование этого голоса - даже и Михаилу казалось, что это мать мальчика. Да и не могло быть как-то иначе! Так и хотелось сказать ему: "Что же ты плачешь? Вот твоя мама пришла, и все твои беды кончились!" - он едва так и не сказал, но тут сам маленький Унти застонал ему на ухо.
– Пожалуйста, пожалуйста не дайте мне повернуться, не дайте взглянуть в ее глаза! От этого голоса мне так хочется повернуться - так сложно сопротивляться! Пожалуйста, держите мою голову! Пожалуйста!.. Вы ведь видите прах, который там вращается - это все что осталось от тел детей, которые поддались, которые взглянули. Ну а души их там, в темно бездне!.. Пожалуйста, пожалуйста - держите меня покрепче! Уж
– ..У-у-у-у-нти!.. У- у-у-у-у-унти!!!
– все более протяжно, завораживающе завывал вихрь - и какая же в этом вое действительно была нежность, какая материнская ласка, какое обожание.
– Пожалуйста!.. Держите!.. Не могу я больше!
– взмолился ребенок.
И Михаилу пришлось перебороть себя (а это было очень нелегко, и даже кровь носом пошла) - перебороть, чтобы не поворачивать мальчика самому, но напротив, удерживать его. Сначала это, по крайней мере не требовало больших физических усилий, но вихрь все завывал и завывал - все звал его по имени, и вот уже Унти кричит безумным голосом, чтобы Михаил отпустил его, чтобы не лишал счастья быть рядом с матерью. Михаил удерживал его, хотя чувствовал, что если так будет продолжаться и дальше, то он попросту не выдержит, с ума сойдет.
– Выпустите же меня! Выпустите, я требую!
– кричал все громче Унти. ...Вы мерзавец! Как вы смеете?!.. Мамочка, мамочка - помоги мне!..
– Отпустите, пожалуйста, моего сына.
– прошептал, казалось над самым ухом Михаила мелодичный женский голос.
Он даже почувствовал нежное дуновение ее губ; взглянул на этот прекрасный, среди ужасающих образов лик, и зашептал часто-часто: "Нет, нет... я не позволю!" - он заскрежетал зубами, потом прикусил губу до крови.
– У-у-у-у-у-нти!!!.. Что же вы держите моего сыночка? Отпустите его, пожалуйста. Со мной ему будет хорошо, я уберегу его от всех бед...
Вихрь стал разрастаться, был уже совсем близко от Михаила, и тут он закричал от ужаса. Он увидел, что среди мельчайших частичек есть частички и более крупные - и эти частички есть осколки лиц маленьких детей. Словно мраморные чаши были разбиты они, и с другой стороны даже виделась белизна и все-таки он твердо знал, что это были когда-то именно лица живых детей.
А Унти вцепился ему зубами в ладонь, которой он пытался удержать его отчаянно разворачивающуюся голову. Михаил почувствовал, что кончено, почувствовал, что погибнет вместе с этим мальчиком, и тут что-то заскрипело за его спиной, что-то схватило мертвой, каменной хваткой за плечи, легко, как пушинку подняло в воздух, дернуло к себе...
* * *
Декорации сменились столь стремительно, что Михаил и опомниться не успел. Только мгновение назад была заполненная колдовских вихрем улица, только этот голос завывал "У-у-у-унти!!!" - и вот уже наступила звенящая, совершенная тишина. Было темно, но не настолько, чтобы ничего не видеть. Это была маленькая, мрачных тонов комнатка, почти без всякой обстановки, зато с лестницей которая поднималась к узкому люку в потолке - за люком был непроглядный мрак, а сама лестница выглядела настолько ветхой, что, казалось, стоит на нее ступить, и она рассыплется в прах. Так же у противоположной стены виднелась дверь, но она была настолько маленькой, что в нее мог пройти разве что карлик, да еще - протиснуться такой ребенок, как Унти. А перед ними действительно стоял карлик, при этом сумрачном освещении не представлялось возможным подробно разглядеть его фигуру, и хорошо видно было только то, что у него огромный, горбатый нос, и что под небрежной его одежкой наливаются могучие мускулы - именно благодаря этим мускулам он и смог перенести Михаила и Унти к себе через порог. Также у карлика была борода, и такая густая и жесткая, что походила скорее на костяной нарост.
И тут Михаил с Унти вздрогнули - мальчик вновь заплакал, уткнулся в его плечо. Дело было в том, что прямо за ними раздался скрежет - казалось, будто тысячи маленьких пальчиков вцеплялись в дверь, прислонившись спиной к которой сидел все это время Михаил - некая злая сила заставляла пальчики все царапать и царапать - пальчики ломались, но тут же на их место приходили новые. И тогда оттуда, с улицы, слабо-слабо, словно из другого мира раздался завывающий, тоскующий голос: "У-у-у-у-у-у-у-унти!!!!!" - он все тянулся и тянулся, и, хотя был очень слабым, все таки нес в себе такую силу, что Михаилу стало казаться, будто и стены и потолок начинают дрожать, он даже уверился, что сейчас ветхое это здание рухнет...