Ковер
Шрифт:
Но тут его взял за руку карлик, и повел за собою. Михаил думал, что он предложит ему подняться вверх по лестнице, или же протиснуться в дверцу у противоположной стены, однако - он подошел к незримому до этого люку в полу, распахнул его. Открылись ведущие вниз ступеньки - с них прыгнули в стороны черные крысы большие чем карлик. Ступени были освещены тревожным кровавым светом - свет трепетал, и двигался, так что Михаил ожидал увидеть, что стены там окажутся обвитыми потоками живой, пылающей крови. Но нет - крови там не было, просто в стены были вделаны стеклянные шары, в которых бились этакие красные светлячки. Стены были выложены широкими каменными плитами, некоторые из которых потрескались; из некоторых же выбивался мох - чувствовал великая древность этого места.
Они спустились на устланный соломой пол. Прямо перед ними сидела на маленькой лавочке девушка дивной красоты с золотистыми волосами, не менее прекрасными чем спокойные лучи заходящего солнца. Одеяния ее были настолько дорогими, столь много было в них вплетено всяких драгоценностей, что оставалось только изумляться, как эта девушка могла оказаться в этом мрачном месте, тогда как ей полагалось бы прохаживаться в дворцовых покоях и ловить восторженные взоры своих подданных. Но эта прелестная девушка была заплакана, и настолько бледна, что ясным было, что кожа ее уже давным-давно не ведала прикосновения солнечных лучей. Да, впрочем, в этом городе Михаил еще никого не видел хоть кого со здоровым цветом кожи - вспомнились те ядовито-черные, недвижимые, которые бросали тень на все постройки, и подумалось, что уже долгое время город по какой-то напасти был сокрыт от благотворного сияния.
Вокруг девушки на соломе был очерчен золотистый круг, который как раз и можно было сравнить с недостающим солнечным светом. Круг был сложен из ее чудесных волос, и сначала Михаилу подумалось, что эти волосы острижены, однако, приглядевшись он понял, что это все ее коса - коса небывалой длинны - по крайней мере пять метров было в ней. Но Михаил не удивлялся - он уже научился ничему не удивляться. И еще он очень захотел, чтобы поскорее все это заканчивалось, чтобы смог вырваться домой, точнее - в парк, к Тане.
Девушка не обратила ни на Михаила, ни на Унти совершенно никакого внимания - как только появился карлик, она заговорила ему:
– Твои крысы совсем озверели с голода. Подкорми их хоть чем-нибудь... Они бы давно съели меня, если бы не круг из волос, но и так они грызутся - едят друг друга - я стараюсь не обращать внимания, но скрежет их клыков, верещание, визг, потом треск раздираемой плоти... Все это так страшно - я не могу этого терпеть. Накорми их, Сроби, иначе я так и не закончу своей работы...
И тут только Михаил, который поглощен был созерцанием ее дивного лика, увидел, что на коленях у нее лежит пряжа - кажется, огромное полотно, но видна была только малая часть его, так как большая часть, сложенная аккуратной горочкой лежала возле ее ног. И у Михаила, как только он на это полотно взглянул, даже голова закружилась - дело в том, что там была изображена часть звездного неба, и звезды казались настолько живыми, что было это словно оконце - оконце к нему может быть только у потолка, он же смотрел на него сверху вниз - вот и покачнулся, представилось ему, будто вниз головой висит.
Карлик ничего не ответил - он вообще за все время не произнес ни одного слова и даже звука ни одного не издал. В этом кровавом свете, кстати, Михаил смог разглядеть и его лицо. Он был темным - не черным, а именно темным, словно бы изнутри изгнил - ни одна черточка не шевелилась на его лице, это было каменное лицо, и не понятным было, как этот истукан вообще может ходить.
Вот он махнул своей маленькой, кукольной рукой (а плечо Михаила до сих пор стенало от его каменной хватки) - и, послушно этому взмаху, темневшие по углам крысы, встали вдруг на задние лапы, и, чеканя шаг, убрались в свои норы. Однако, прошло не более минуты (все это время, зачарованный Михаил рассматривал кусочек полотна) - как крысы появились вновь. Однако - о чудо!
– теперь все они облачены были в белые, поварские халаты, да еще с колпачками на головах. В лапках же они сжимали все те предметы, которые могли бы понадобиться в работе поварам. По прежнему чеканя шаг, они прошли к некому большому черному кубу, который почти полностью загораживал одну из стен - они нажимали на его кажущиеся совершенно гладкими стены и в них раскрывались дверки, из которых выливалось синеватое сияние. Крысы заходили в дверки, и возвращались уже груженные разными продуктами, среди которых были как и знакомые (как например сыр или петрушка), так и совсем невиданные - какие-то сиреневые шары, какие-то ярко-зеленые, словно змеи шипящие напитки. Однако, ничего этого крысы не ели - они аккуратно разложили все это (а там было очень-очень много разных вещей, и из того же черного куба достали большой ржавый котел, в котором уже что-то булькали. Вот разом взмахнули своими длинными хвостами и вспыхнуло ярко-синее пламя, жар от которого почувствовал и Михаил. Жидкость, которая была в котле тут же закипела, взвилась к потолку зеленоватым дымком, а крысы-повара уже суетились вокруг, подбрасывали в котел приправы, заливали жидкости. А две запрыгнули на самый край и усердно перемешивали варево половниками. Михаил глядел на это действо и не в силах был оторваться - что-то зачаровывающее, колдовское было в движении крыс. Очнулся он только когда все уже было приготовлено - пламень больше не горел, а над разгоряченным котлом повисло темно-зеленое, густое и совсем недвижимое облако. В воздухе сильно пахло какой-то острой травяной снедью. Что касается крыс, то они по-прежнему стояли в своих поварских одеяниях на задних лапах, но так истомились, что бока их так и ходили ходуном. А бока то были впалые - да и вообще - видно было, что они с ума от голода сходят. Вдруг все они обернулись к карлику, вытянули к нему свои лапки и жалобно и зло заверещали - очень они в эти мгновения были похожи на маленьких, уродливых человечков.
– Нельзя же быть таким скупым, Сроби.
– подала голос ткавшая полотно девушка.
– Ты моришь своих рабов голодом и они отомстят тебе - в этом будь уверен, я у меня же есть дар предвидения.
Однако Сроби оказался действительно настолько жадным карликом, что махнул рукою и скованные заклятьем крысы, глотая слюни, направились к своим норам. Было видно, как льются из их глоток слюни, как горят зловещим красным светом их выпученные глазищи. Напомню, что каждая из этих крыс была по крайней мере не меньше самого Сроби.
Карлик не издал ни одного звука, зато повел маленькое своей ручкой, и Михаил почувствовал как ноги сами несут его к котлу. Тоже было и с маленьким Унти - мальчик снова плакал, но уже не говорил ни слова. Златовласая же дева предостерегающе окрикнула:
– Он хочет вас околдовать - не пейте зелья...
Но тут махнул Сроби ручкой - и язык у нее отнялся. Михаил хотел повернуться, бежать из этого страшного места, но тело больше не слушалось его. Вот он, против своей воли, уселся на том свободным от соломы месте возле котла, на котором незадолго до этого суетились крысы - плачущий Унти уселся рядом.
Карлик проковылял на своих кривых ножках к котлу, вот вытянулся и взял явно великоватый для него половник, которая оставила одна из крыс. Откуда то в руках у него появилась тарелка, и он наполнил ее некой густой жидкостью, которая постоянно булькала и сменяла свои, по большей части темные цвета. Он поставил эту тарелку перед Михаилом, и тут же вновь направился к котлу, начинал набирать другую, меньшую тарелку для Унти.
И Михаил понимал, что это вот последние мгновения его свободы. Он ясно представлял, что будет вслед за этим - карлик подаст тарелку мальчику, махнет рукой, или просто посмотрит, и им не останется ничего иного как поглотить то, что там налито. И он знал еще, что надо что-нибудь придумать, пока есть время. Попробовал пошевелить руками - это ему удалось, но при этом он сразу же почувствовал сильную усталость - словно бы поднять руки и поднести их к лицу являлось тяжелой работой. Попытался подняться на ноги бросится на карлика сзади - нет - это было слишком тяжелым для него, сплетенного путами волшебства. И тут к его плечу что-то прикоснулось что-то теплое, родное, словно прикосновение нежного апрельского денька, опустил глаза, увидел сияние золотистых волос, и понял, что это ткавшая полотно дева незаметно к нему подобралась, решила помочь. Она перехватила своими нежными теплыми ладонями его руку, и оставила там этот волшебный кусочек живых прядей. Карлик в это время как раз наполнил тарелку для Унти и дева зажала кулак Михаила, сама же отпрянула на прежнее место.
Карлик Сроби краем глаза увидел какое-то движение, и теперь замер с тарелкой, проницательно вглядывался в каждого - быть может, он бы и разгадал все, однако в это время над их головами раздался и стон и скрежет, и покачнулось и задрожало там все - чей-то унылый, страшный голос нашептывал в том вое свое заклятье. Карлик поднял вверх свои маленькие, но могучие руки, быстро-быстро задвигал пальцами, и вот все наверху смолкло.
Он повернулся к Михаилу и Унти, протянул руку к ним, и вот Михаил почувствовал, как его рука против его воли подносит ложку ко рту.