Ковпак
Шрифт:
Лагеря отряда растянулись на многие километры по обоим берегам Клевени в стыке Путивльского, Конотопского, Кролевецкого, Глуховского и Шалыгинского районов. Путивльский отряд остался на своем изначальном месте — в Спадщанском лесу, Конотопский — в лесу Займа, Глуховский — в лесу Довжик, Шалыгинский — в лесу Марица, Кролевецкий — в селе Морозовка (Ныне Петривцы). Фактически вся северная от Сейма часть Сумской области в этот период контролировалась партизанами. Немецкие гарнизоны оставались только в районных центрах, где они, по существу, были замурованы. Все дороги на севере Сумщины были блокированы. После нескольких успешных диверсий прекратилось движение и на железнодорожной
Гитлеровское командование восприняло временный захват Путивля партизанами как удар по своему престижу и уже через несколько дней бросило на прочистку Спадщанского леса несколько сот солдат при поддержке 8 танков, 4 бронемашин. Их отбросили. Попытка повторить атаку на следующий день привела фашистов к потере еще 30 солдат и двух танков. И в третий раз полезли автоматчики, на сей раз при поддержке двух батарей 122-миллиметровых орудий и танков, и снова их отшвырнули.
В Спадщанском лесу стало тихо. На берегу Звани появились даже рыболовы с удочками. Обнаружились среди партизан и любители шахмат, самые заядлые — бывший учитель, а ныне разведчик Иван Архипов и Радик Руднев.
Дед, однако, хорошо понимал, что тишина эта обманчивая. Немцы, готовясь к летнему наступлению, перебрасывали в обход Москвы на восток все свои резервы, а Путивльский отряд держал в это время под ударом важнейшую железнодорожную магистраль. Только потому и не уводил Ковпак партизан от опасности. А тучи сгущались: противник выделил для «окончательного» уничтожения отряда несколько венгерских полков, предназначавшихся первоначально для отправки на фронт, осадил весь район. С 20 июня пошли непрерывные бои. Атаки фашистов, поддерживаемые авиацией и артиллерией, следовали одна за другой.
Дед хмуро выслушивал донесения разведчиков: ничего утешительного. Их хотят раздавить здесь. Не ждать же, пока фашистский обух обрушится ему на голову. Отряд свое дело сделал. Нужно уходить…
Два дня рвал Ковпак смертную петлю окружения. И разорвал. По узенькому мостику из бревен и жердей партизаны переправились на другой берег Клевени, на руках перетащили обоз через болото и утром, оторвавшись от обманутого противника, уже были в лесу Марица. Путь к Брянским лесам был свободен, но по железной дороге Конотоп—Курск каждый день следовали к фронту воинские эшелоны с живой силой, танками, орудиями, боеприпасами. И отряд остался в округе продолжать боевые действия.
Путивльский отряд и штаб заняли бывший Софронтьевский монастырь близ села Новая Слобода в Новослободском лесу. Остальные отряды соединения рассредоточились в лесах по обе стороны магистрали Хутор Михайловский — Ворожба. Ковпак знал, что времени в его распоряжении — считанные дни и нужно использовать их для нанесения противнику как можно большего урона. Он писал позднее:
«1 июля наши подрывники уже ознаменовали начало своей деятельности в районе Ворожбы одновременным взрывом двух мостов на Сейме: железнодорожного — у станции Теткино и гужевого — у села Корыж. В этот же день были уничтожены паром у села Марково и паром на дороге Конотоп — Путивль.
Только что оторвавшись от противника, мы снова навлекли его на себя, но в создавшейся обстановке это было неизбежно. Без тяжелых оборонительных боев нельзя было держать под ударом немецкие коммуникации в районе, заполненном войсками оккупантов. Поэтому мы и выбрали для месторасположения своих баз бывший Софронтьевский монастырь и прилегающий к нему лес, представлявшиеся нам удобными оборонительными позициями».
Укрытие было действительно надежным. Могучие каменные стены монастыря, башни, амбразуры, пещеры образовывали
Путивльский отряд, засев в монастыре, как бы отвлекал на себя войска противника, в то время как группы подрывников ушли на железнодорожную магистраль.
Как и предвидел Ковпак, передышка была недолгой. Уже 3 июля на лес двинулись три армейских полка при поддержке трех батарей, десяти танков, большого количества минометов. Через два дня монастырь был фактически окружен. В окружении дрались с гитлеровцами также отрезанные от основных сил отряда боевые группы Карпенко и Коренева. Соединение было в мешке, крепко перехваченном у горловины. Если не оружие, то время свое возьмет. Гитлеровцы на это рассчитывали. Но у Ковпака были свои преимущества: выгодная позиция и закаленные бойцы.
Каратели атаковали осажденных остервенело, зло, упрямо. Бой шел с невиданным ожесточением. Теснимые вражескими автоматчиками, партизаны отходили. Уже вспыхивают схватки близ штаба, где под командованием Базымы окопалась комендантская команда, возле обоза и санчасти. Пошла рукопашная. В ней погиб «хозяин» Новослободского леса, верный помощник партизан лесник Георгий Иванович Замула. У проломов ограды приготовились к своему последнему бою раненые и больные партизаны… Ковпак вспоминал:
«Казалось, что не остается ничего больше, как драться здесь до последнего человека. Нельзя было уже рассчитывать, что братские отряды успеют прийти на выручку…
С наступлением темноты к монастырю стали прорываться партизаны с отдаленных участков леса. Последним вырвался из окружения Дед Мороз со своей группой.
Весь отряд собрался на монастырской горе, люди изнемогали от усталости. Три дня они ничего не ели, не пили, не отдыхали. Они могли бы еще продержаться, но патронов уже почти не оставалось…
Что будем делать завтра, если братские отряды не помогут нам прорвать кольцо окружения? Я знал, что этот вопрос у всех на уме, но вслух его никто не задавал. В трудных случаях люди рассуждали про себя так: раз мне тяжело, значит всем тяжело, о чем же тут разговаривать. А в те дни, когда мы дрались, окруженные в Новослободском лесу, на фронте немцы рвались к Дону и Волге. И если мы в такое время отвлекали с фронта несколько полков противника, одного сознания этого было для наших партизан вполне достаточно, чтобы не беспокоиться о своей судьбе. Когда дерешься в таких условиях, в каких приходилось драться нам, и знаешь, что на фронте происходят решающие события, особенно ясно чувствуешь, что твоя судьба — капелька в судьбе советского народа».
Поспела помощь путивлянам, вовремя пришла на выручку, когда, казалось, оставалось думать только об одном: как подороже отдать свою жизнь…
«Вечером… мы услышали вдруг ружейно-пулеметную стрельбу за болотом, в тылу противника, и прежде чем мы поняли, что это пришли к нам на помощь братские отряды, оттуда же, где вспыхнула стрельба, донеслось пение. Стрельба была ясно слышна, а пение едва-едва, как будто стреляли близко, а пели где-то очень далеко. Что-то в этом пении мне сразу напомнило годы гражданской войны, Царицын, Каховку, Перекоп. Только потом уж я уловил родной мотив «Интернационала» и невольно стал подпевать: «Это есть наш последний и решительный бой». Бывает так, случается с тобой что-то, и кажется тебе, что много лет назад происходило то же самое. Вот такое чувство испытывал я тогда. Как будто бы 1919 год, и я — красноармеец, только что вступивший в партию большевиков.