Ковпак
Шрифт:
Такого еще не выпадало ковпаковцам, как в этот раз. Тридцатипятиградусный мороз. Громадные снега. Карателей на том снегу черным-черно — до полутора тысяч солдат с минометами и артиллерией. Берут в кольцо. Но у партизанских рот явное преимущество в боевой позиции. Они в укрытиях, и гитлеровцы их не могут видеть. В этом преимущество Ковпака и, наоборот, слабость карателей, бредущих по снежной целине, как черные мишени на огромной белой ладони. Они — в прицелах партизанских винтовок и пулеметов. Веселое зловеще, не по названию, молчит. Фашисты еще далековато, надо выждать, пусть приблизятся. Таков
— Огонь!
Потери карателей были огромны. Даже легко раненых лютый мороз убивал на открытой всем ветрам целине за несколько минут. Зачернел снег темными недвижными фигурами.
И все-таки они лезли, лезли, загибая свои фланги, чтобы полностью окружить село. В бой вступили все партизанские группы, кроме засады. Особенно тяжело пришлось Павловскому, у которого было всего тридцать бойцов. Хутор мадьяры атаковали с особым ожесточением: он мешал им замкнуть кольцо. Хутор горел, но партизаны отбивались и в огне. Сам Павловский был дважды ранен, но продолжал командовать.
Руднев был, казалось, вездесущ. Каким-то особым чутьем комиссар угадывал, где сейчас жарче, труднее всего, и спешил туда. Удивительная душа его, прекрасное сердце солдата и коммуниста именно в этом бою раскрылись перед каждым ковпаковцем до предела, если только существовал этот предел вообще.
В два часа дня противник бросил в бой резервы — до 500 человек. Вернее, попытался бросить. Мадьярские солдаты не успели даже слезть с саней, как попали под фланговый минометный и пулеметный огонь засады Кочемазова.
Этот неожиданный удар и решил исход боя. Все так и случилось, как наметили Ковпак, Руднев и Базыма. В панике приняв засаду за… советский парашютный десант, каратели отступили, оставив на снегу сотни раненых и замерзших.
В веселовском бою Ковпак успешно применил тактическую хитрость. Он поставил минометы и станковые пулеметы на сани, которые множество раз переезжали с места на место. Тем самым у врага создалась иллюзия, что партизаны обладают большим количеством тяжелого оружия, чем его было на самом деле.
А ранним утром следующего дня подоспела вражеская авиация. Немецкие летчики успешно бомбили вошедшую в село… венгерскую часть!
Партизаны потеряли убитыми одиннадцать человек. Раненых было много больше. Среди них и Семен Васильевич. Рана комиссара была ужасающей — в лицо, к тому же он потерял много крови. Врач Дина Маевская прямо сказала Ковпаку:
— В моей практике такого ранения не встречалось. Пуля прошла через щеки, между верхней и нижней челюстями, зацепила язык. Как помочь раненому в таких условиях без инструментов, не знаю. Одна надежда — на здоровый организм Семена Васильевича…
Ковпак тоже надеялся на железный организм комиссара, но уповать только на него не стал и принял свои меры. Он уже разведал, что неподалеку от села Бруски, куда ушел отряд из Веселого, в Хуторе Михайловском, по слухам, живет опытный старый хирург и хороший человек Григорий Иванович Самохвалов. В Хутор Михайловский отправляется Павел Степанович Пятышкин, ночью разыскивает дом Самохвалова, кое-как разъясняет поднятому с постели врачу, в чем дело, и доставляет его в отряд. Самохвалов сделал все, что надо, назначил курс лечения и к утру был благополучно возвращен домой.
Но Ковпак и на этом не успокоился. Уж он-то, старый солдат, понимал, как важен, кроме лечения, для тяжело раненного еще и уход, какое значение может иметь присутствие возле его постели близкого, родного человека. Сидору Артемьевичу было известно, что в селе Моисеевка, по соседству с Брусками, скрываются от немцев жена Руднева Домникия Даниловна и сын — семилетний Юрик. И вот уже мчат в Моисеевку сани, в них один из самых храбрых разведчиков отряда, лейтенант Федор Горкунов, Радик Руднев и два пулеметчика… Так в отряде собралась вся семья комиссара.
Ни на шаг не отходила от мужа Домникия Даниловна, помогала Дине Маевской делать перевязки, кормила его с ложечки. Семен Васильевич не мог говорить, только глаза его выдавали, как рад он, что жена и младший сын тоже рядом, как благодарен он Ковпаку за товарищескую заботу. А когда смог шевелить пальцами, написал неровными, расползающимися буквами записку: чтобы провели во всех подразделениях партийные собрания, а новичков привели к присяге! Он всегда оставался верен себе, комиссар Руднев…
Тяжелый веселовский бой, наличие в отряде большого количества раненых — все это побуждало Ковпака дать соединению небольшую, но крайне нужную передышку, конечно же, в безопасном месте. И отряд двинулся в путь — к знакомым уже Хинельским лесам. Остановились в селе Хвощевка.
Всего два с небольшим месяца прошло с той поры, как ушли ковпаковцы к Путивлю, но обстановка здесь за это время изменилась весьма существенно. Небольшие «поднятые» ими партизанские группы превратились в сильные отряды, насчитывающие сотни бойцов. Командиры их регулярно проводили совещания, осуществляли совместные операции, поддерживали связь с орловскими партизанами.
Однако долго отдыхать не пришлось. Гитлеровское командование крупными силами смешанных немецко-венгерских войск начало прочесывать Хинельские леса, расставив предварительно довольно мощные заслоны севернее Хутора Михайловского, чтобы воспрепятствовать украинским партизанам уйти в Брянские леса. Два батальона венгерских войск начали наступление 20 марта, причем в течение дня четырежды бросались в атаки на участки обороны ковпаковцев. Пехоту поддерживала и авиация.
Партизаны оказали упорное сопротивление, но Ковпаку было ясно, что долго продержаться не удастся. Мало боеприпасов, да и потери ощутимы. Погиб в бою ветеран отряда, хороший командир и отважный минер Николай Курс… К ночи бой затих. Оставив в лесу десятки трупов, каратели отошли, чтобы утром — Ковпак в этом не сомневался — возобновить наступление. В его распоряжении была ночь, и он знал, если не сумеет под ее покровом оторваться от противника, — дело плохо. Ушли ковпаковцы! Из-под самого носа, как уже не раз уходили и еще не раз уйдут! Развели множество костров, чтобы уверить вражеских наблюдателей: здесь партизаны, никуда не делись. У костров оставили несколько конных разведчиков — поддерживать огонь. Все же остальные бойцы бесшумно снялись с места и так же бесшумно тронулись в путь. В голову колонны выделили несколько саней, запряженных самыми сильными конями, — прокладывать дорогу в снежной целине.