Ковпак
Шрифт:
Ковпака не случайно и в глаза и за глаза называли Дедом. Он и впрямь был похож на старого колхозного пасечника. И держался даже в окружении только близких ему людей как-то неприметно, словно стараясь уйти на какой-то незримый второй план. Руднева, напротив, не заметить сразу же было никак невозможно. Петр Петрович Вершигора впоследствии так описал свою первую встречу с обоими прославленными партизанскими командирами:
«…Лавируя между деревьями, показалось несколько всадников. Впереди на высоком коне ехал худощавый старик в каком-то непонятном штатском костюме. Рядом с ним на прекрасной арабской лошади — красивый мужественный военный человек с черными, как смоль, усами и быстрым взглядом. Старик походил на эконома, который объезжает
Далее Вершигора справедливо отмечает, что только те партизанские командиры, «которые нашли в себе решимость, вопреки своему самолюбию, объединиться, оказались способными наносить врагу удары большой силы». Именно такими людьми были Руднев и Ковпак.
«…совершенно противоположные друг другу — старик шестидесяти лет, без образования, но с большим жизненным опытом, старый солдат-рубака в полном смысле слова, разведчик первой мировой войны, пересидевший в окопах и переползавший по-пластунски земли Галиции и Карпат, имевший два георгиевских креста, служившими у Чапаева в гражданскую войну, — Сидор Ковпак и культурный, военнообразованный, храбрейший воин и обаятельный оратор — Руднев.
Руднев был ранен в горло в первые месяцы своей партизанской деятельности. В партизанском же отряде он и вылечился. После ранения немного картавил, и это придавало особую привлекательность его речи. А речь была основным, чем двигал вперед он свое большое дело.
Слушая Руднева на лесной поляне, когда он говорил с бойцами, или слушая его речь на сходках мирных жителей, я впервые узнал и увидел, что может сделать человеческое слово.
Руднев не умел говорить казенно; каждое простое, обыкновенное слово было проникнуто у него страстностью, оно было целеустремленным, действовало как пуля по врагу. Руднев неустанно работал над воспитанием своих партизан. Он выбивал из них ненужную жестокость, он вселял в них уверенность, воспитывал терпеливость, выносливость, высмеивал трусов, пьяниц и особенно жестоко боролся с мародерами…
Когда я слушал беседы Руднева с партизанами, когда совершал с ним рейды, он напоминал мне другого, никогда не существовавшего человека, возникшего лишь в воображении гениального писателя. Руднев напоминал мне тогда Данко из горьковских рассказов старухи Изергиль, Данко, который вырвал из своей груди сердце, и оно запылало ярким пламенем, освещая путь заблудившимся в чаще жизни людям.
Руднев был человеком, способным повести за собой массу, порой колеблющуюся, — массу, которой нужно питаться, спать, одеваться, которой иногда хочется отдохнуть. Роль Семена Васильевича Руднева в партизанском движении на Украине — да и не только на Украине — гораздо большая, чем та, которую он играл по своему служебному положению. Хотя он был только комиссаром Путивльского партизанского отряда, но влияние Руднева, стиль его работы распространялись на сотни партизанских отрядов от Брянска до Карпат, от Житомира до Гродно.
Партизаны других соединений всегда старались подражать соединению Ковпака. Оно было лучшим не только по своим боевым качествам, отборному составу, но и потому, что своими рейдами всегда открывало новую страницу летописи партизанского движения. Партизаны Ковпака и Руднева ходили дальше всех, они были открывателями нового пространства, они были разведкой партизанского движения Украины, Белоруссии, Польши. А впереди них шел красивый сорокалетний мужчина, с черными жгучими волосами, с черными усами, энергичный и простой, непримиримый и страстный, шел, высоко неся свое мужественное, горящее ненавистью к врагу и любовью к Родине сердце, освещая путь своим бойцам, не давая им стать обывателями партизанского дела».
С. В. Руднев родился в 1899 году в селе Моисеевка неподалеку от Путивля. Пятнадцати лет он уезжает в Петербург и поступает на Русско-Балтийский завод, где близко сходится с революционно настроенными рабочими. В сентябре 1916 года он попадает на три месяца в знаменитую тюрьму «Кресты». В марте 1917 года Руднев вступает в ряды большевистской партии, приветствует вместе с тысячами питерских рабочих 3 апреля на Финляндском вокзале вернувшегося из эмиграции Ленина. Вступив в отряд Красной гвардии, молодой рабочий навсегда связал свою жизнь с делом защиты Советской страны. Сначала боец, а затем краском, он участвует в боях против Корнилова, штурмует Зимний, сражается на Южном фронте с петлюровцами, защищает Петроград. Потом было тяжелое ранение, тиф, госпиталь, учеба в Военно-политической академии имени В. И. Ленина, служба политработником в Крыму и на Дальнем Востоке. Руднев еще в 1936 году был удостоен ордена Красной Звезды. Наступивший позднее тяжелый период в жизни страны и партии коснулся и его. К счастью, только задел… Освободившись после ареста, на Дальний Восток Руднев уже не вернулся, а приехал на родину — в Путивль, где вскоре и был избран председателем районного совета Осоавиахима.
В партизаны Руднев привел и старшего сына — шестнадцатилетнего Радика, который оказался первым комсомольцем Путивльского отряда.
Вот каков был человек, с которым Ковпаку пришлось воевать бок о бок два года, с которым прошел он легендарный путь от Путивля до Карпат…
«…И ТОРЖЕСТВЕННО КЛЯНУСЬ!»
«Умно поступил Семен Васильевич Руднев, решив привести свой отряд к нам. Пора объединяться! А с Рудневым дело у нас пойдет на лад. Не сомневаюсь!» — такие слова с удовлетворением занес Ковпак в свой дневник. В отряде теперь было 57 бойцов с вооружением: 49 винтовок, 6 автоматов и один ручной пулемет. Неплохо! Но только для начала. Сидор Артемьевич знал, что в лесу появились отряды из соседних с Путивльским районов Сумщины: Конотопского, Глуховского, Кролевецкого, Шалыгинского. Это уже изрядная сила, беда только, что разобщенная еще. Каждый действует на свой страх и риск, по своему разумению. А Ковпак твердо верил в правило: общую беду одолевать следует единством действий, объединением сил. Так же полагал и Руднев. Без такого единства — не нанести врагу ощутимого урона и потерь, не устоять перед серьезными карательными операциями.
Так выходило по разуму. Но Ковпак не мог не считаться и с чувствами людей. Малочисленные отряды той поры организовывались по территориальному признаку, бойцы их были, как правило, знакомы по многу лет, командир, хороший или плохой, но тоже свой. Действовали, как правило, возле родных мест, где помнили с детства каждую стежку-дорожку. Его, Ковпака, слово для этих партизан не указ, а тем более не приказ.
Он решает поступить иначе: надо встретиться руководству всех отрядов, сливаться в один пока и не нужно, важно другое — договориться о главном: драться отныне не врозь, а вместе.
Такое совещание, не откладывая, Ковпак и Руднев провели на следующий день в своем штабе. Собралось человек двадцать. Высказался каждый, кто хотел. Когда подошла очередь Ковпака, было уже ясно, что его точка зрения разделяется не всеми.
Сидор Артемьевич просит слова. Не спеша сооружает (не свертывает, а именно сооружает) махорочную самокрутку, достаточную, пожалуй, на троих курильщиков, делает это сосредоточенно, не спеша, в обычной своей манере. Исподтишка обводит взглядом нетерпеливо ждущих гостей, но движений не ускоряет. Кто-то даже крякнул досадливо. Ковпак и ухом не повел. Руднев старается скрыть улыбку: «Ох и хитер же! Терпение испытывает…»
Наконец с самокруткой покончено. Пыхнув махорочным дымом, Ковпак негромко говорит:
— Вижу, что и вы так думаете, как мы с Рудневым, — суп можно хлебать и в одиночку, собственной ложкой. То дело личное. А вот лупить немца дело общее. Кучное дело, хлопцы, верно? Его, значит, сообща и делать будем, я так понимаю! Предлагаю: отряды не сливать в один, оставаться самостоятельными частями единого партизанского соединения. Дело не в названии, а в главном — бить врага не растопыренными пальцами, а кулаком. Иначе пропадем, немец передушит поодиночке…