Козел отпущения
Шрифт:
— A-а, — откликается эльф и изящно взмахивает руками, — A-а. Я думал, это чтобы разозлить меня. Как и все остальное, что вы делали. Но ты сидел со мной. И это вселяло надежду. Мне хотелось пить, я надеялся получить питье. В основном об этом и думал.
— Мы слишком много думаем — эльфы и люди. И мы, и вы слишком много думаем. Господи, да дал бы уж я тебе воды. Полагаю, никто даже и не подумал об этом.
— Я бы ее не взял.
— Черт подери, почему?
— Только если бы ты тоже выпил. Только если бы ты поделился тем, что у тебя было.
— Боялся, что отравим?
— Нет.
— То есть просто я должен был ее отдать?
— Поделиться. Да.
— Гордость заела?
И снова эльф касается руки Де Франко, которая лежит на столе, — робкий, деликатный жест. Уши эльфа дергаются, опадают и снова поднимаются, подрагивая.
— На этом мы всегда заходим в тупик. Я все равно не могу понять, почему вы воюете.
— Черт подери, а я не понимаю, почему ты не можешь понять, зачем человек дал бы тебе попить. Не чтобы оскорбить. Не чтобы что-то доказать. Господи боже мой, ты когда-нибудь слышал слово «милосердие»? Вести себя порядочно, чтобы не забыть, к черту, о порядочности и не превратиться в зверей!
Эльф смотрит, долго и серьезно. Его маленький рот знает немного выражений. Он тщательно выговаривает слова.
— Так вот почему вы мурыжили нас так долго? Чтобы показать нам свою сдержанность?
— Нет, черт побери, чтобы сохранить ее. Чтобы найти возможность остановить эту проклятую войну. Это все, чего мы хотели.
— Зачем тогда вы ее начали?
— Чтобы вы не мурыжили нас!
Глаза цвета моря моргают.
— Вот, вот, теперь мы понимаем. Мы одинаковые.
— Но вы не останавливаетесь, черт подери, вы не хотите останавливаться, вы до сих пор не остановились! Ваш народ до сих пор гибнет на фронте, кладет свои жизни без единого шанса на победу. Нет уж. Мы не такие.
— Мы одинаковые в развязывании войны. Но не в ее окончании. Вы воюете годами. Мы быстро показываем, на что мы способны. Тогда обе стороны знают. И мы заключаем мир. Вы показали нам долгую жестокость. И мы не покорились вам. Чего мы могли ожидать?
— Все так просто? — Де Франко начинает дрожать, стискивает руки на столе и склоняется вперед, опираясь на локти. — Вы психи, эльф.
— Анган. Мое личное имя — Анган.
— Добрая сотня ученых бьется над тем, чтобы разрешить, как у вас все происходит, а все вот так просто?
— Вряд ли. Думаю, мы снова зашли в тупик. Но мы подошли совсем близко. По крайней мере, поняли, что произошла ошибка. Это важно. Вот почему я пришел.
Де Франко в отчаянии смотрит на часы, на то, как убегают минуты. Потом прикрывает циферблат рукой и поднимает глаза. В них мука.
— Полковник сказала, что у меня есть три часа. Они уходят. Уходят слишком быстро.
— Да. А мы до сих пор не выяснили почему. Думаю, мы никогда не выясним. Только сейчас ты делишься со мной, Де Франко. Здесь. В наши скудные минуты.
Эльф сидел, сидел смирно, все так же со связанными руками, на голом склоне, потому что исполняющий обязанности командира передал, что ни один эльф не ступит в систему бункеров и никто не дотронется до него, чтобы обыскать.
Но за долгий день солдаты
— Черт побери, — вот что говорило большинство из них себе под нос в переговорник, их скафандры его скафандру, «черт побери» или вариации на эту тему.
— Транспорт уже идет, — сказала женщина-лейтенант, когда она вышла наружу и принесла ему его пожитки. Потом, против обыкновения: — Молодчина, Франк.
— Спасибо, — сказал Де Франко, ни на что не претендуя. И сидел спокойно рядом с пленником на голом, изрытом воронками холме у мертвого обугленного дерева.
Не нервируй его, пришел приказ командира. Потакай всячески — ничего не меняй, не угрожай ему и не трогай его.
Только бы не убил себя.
Никто не пришел заявить свои права на эльфа, даже капитан не появился. Но сообщили на базу, и в штаб и выше, Де Франко не сомневался в этом, на корабли, кружащие по орбите, потому что это была лучшая новость, какую фронтовая почта передавала с самого начала войны. Быть может, это мечта покинуть Эльфляндию гнала армейских сюда, на паломничество к этому чуду. А лейтенант ушла, когда вдоволь насмотрелась.
Надежда. Де Франко снова и снова прокручивал все в голове и примерялся, словно к больному зубу языком. Его повысят, снимут с полевой работы. Не будет больше грязи. Не будет больше вылазок вроде вчерашней. Не будет, не будет, не будет, человек, который раскусил Эльфляндию, расколол ее обитателей и принес ключ — чтобы положить всему этому конец. Навсегда. Победа. Может быть, может быть…
Он смотрел на эльфа, который сидел с прямой спиной и глаза его перебегали с одного на другое, с жалких островков уцелевшей травы под порывами ветра на бег облаков по голубому небу Эльфляндии, на горизонт и на мертвые деревья.
— У тебя есть имя?
Он опасался что-либо спрашивать. Но эльф же говорил прежде.
Тот взглянул на него.
— Саитас, — сказал он.
— Саитас. А я — Де Франко.
Эльф заморгал. В его лице не было страха. С таким же успехом они могли сидеть вдвоем в бункере, коротая день.
— Почему они послали тебя? — осмелел Де Франко.
— Я попросился.
— Зачем?
— Чтобы остановить войну.
Де Франко в своем скафандре поежился. Он поморгал, приложился к трубке с питьем внутри шлема и попытался думать о чем-нибудь другом, но эльф вежливо смотрел на него, безмятежно держа связанные руки на коленях.
— Как? — спросил Де Франко. — Как ты собираешься остановить войну?
Но эльф ничего не сказал, и Де Франко понял, что зашел дальше, чем это могло понравиться штабу; их разговор ни в коем случае не должен был выдать чаяния и намерения людей, пока они не получат возможность изучить предмет и изучить эльфа и провести свои совещания.
— Они приходили, — говорит Де Франко в той маленькой комнатке, — чтобы посмотреть, на кого ты похож.
— Вы никогда не позволяли нам увидеть ваши лица, — говорит эльф.