Козел отпущения
Шрифт:
– Вы были заняты именно этим во время представления? – повторил я.
– Ну.., думаю, я тоже смотрел шоу. То есть я хочу сказать, время от времени. Но по большей части я следил за дверью. Много грабителей…
– А за автоматом с сигаретами вы тоже следили?
– Да нет, сэр.
– Тогда не исключена возможность, что кто-то вошел, остановился у автомата и ушел, пока вы время от времени смотрели
– Ну…
– Вы видели меня у стойки бара той ночью? Бармен часто заморгал:
– Вас, сэр?
– Да, меня. Стоящего рядом с блондинкой в норковом палантине. Я пил виски со льдом в высоком стакане, когда началось шоу. Вы меня видели?
– Я.., я не помню, сэр. Я хочу сказать…
– Но я же был там! Вы меня видели?
– Возражаю! – сказал окружной прокурор. – Защитник хочет запутать свидетеля…
– Так вы видели меня или нет?
– Рядом.., рядом с блондинкой, сэр?
– Да, рядом с блондинкой. Так вы видели меня или нет?
– Ну, блондинка там была, и если вы говорите, что стояли рядом с ней… То есть я хочу сказать, я не помню, но…
– Так, значит, вы меня видели?
– Я.., я не помню, сэр.
– Меня там не было! Но если вы не можете вспомнить, был я там или нет, как вы можете утверждать, приходил мистер Пирс за пачкой сигарет или нет, в особенности когда – по вашему собственному признанию – вы все это время смотрели шоу?
– Я…
– У меня, больше нет вопросов, – сказал я.
Я услышал шепоток в зале и понял, что это сработало. Я нанес удар показаниям свидетелей окружного прокурора, и жюри присяжных теперь сомневается. Если окружной прокурор ошибся, не исключено, что он ошибается и в большем. Разве не мог Харли дать девушке свою зажигалку? Разве его рассказ не может быть правдивым от начала и до конца? В конце концов, ведь доказательства окружной прокурор строит на косвенных уликах.
Я вставил все это в свое заключительное слово. Я изобразил Харли честным жителем города, человеком таким же, как я и все остальные, любящим мужем и примерным отцом. Человеком, который нанял девочку посидеть с детьми, ту самую, которую нанимал весь год, и тихо-мирно пошел в кино, пропустил стаканчик с женой, а потом вернулся домой. Он отвез девочку к ее дому, высадил у дверей, а потом вернулся к своей
Жюри заседало полчаса. Когда присяжные вернулись, то их вердикт был: “Невиновен”.
Мы отпраздновали это в тот же вечер. Харли и Марсия пришли к нам, а с детьми согласилась посидеть его теща. Мы смеялись, пили, а Харли не переставал повторять:
– Им нужен был козел отпущения, Дейв. Но ты им показал! Знает Бог, ты показал им, что нельзя так шутить с невиновным человеком!
Он говорил мне, что я, черт побери, самый лучший адвокат в мире, а потом начал петь песни, а мы все подхватили за ним, а потом снова пили. Вечеринка была в самом разгаре, когда вдруг в комнату вошла Бэт.
У нее было свидание с одним мальчиком, живущим по соседству. Он довез ее до парадной двери, и она вошла в гостиную. Она поздоровалась с Марсией и Харли, когда мы перестали петь, а потом извинилась и стала подниматься по лестнице к себе в комнату.
– Сколько ей теперь, Дейв? – спросил Харли.
– Шестнадцать, – ответил я.
– Милая девочка, – сказал он очень тихо.
Я наблюдал, как Бэт поднималась по лестнице, и наблюдал с гордостью. Она оставалась моей маленькой девочкой, но быстро превращалась в женщину. Она поднималась по ступеням уверенно, быстро, так, как умеют подниматься молодые грациозные девушки, и тут я перевел взгляд на Харли.
Он тоже смотрел на Бэт. Он смотрел на ее ноги, когда она все выше и выше поднималась по лестнице, потом окинул взглядом все ее молодое тело, медленно, методически.
Он не сводил с нее глаз до тех пор, пока она не открыла дверь своей комнаты и не исчезла из виду. А потом он сказал:
– Что еще споем, ребята?
Я посмотрел на Харли, а потом на пустую лестницу и неожиданно почувствовал себя очень глупо. Я почувствовал себя глупцом, наивным глупцом. Наивным и одураченным. Я почувствовал себя тем козлом отпущения, о котором говорил Харли.
И к следующей песне я не присоединился.