Кожа для барабана, или Севильское причастие
Шрифт:
Она презрительно пожала плечами:
— Это тайна, о которой уже болтает вся округа.
— В таком случае, позвольте хотя бы мне не присоединяться к болтунам.
Темные глаза блеснули, потом их выражение стало задумчивым. Макарена Брунер, облокотившись на ручку дивана, переменила позу, и от этого движения котята, вышитые на груди ее рубашки, потянулись, будто проснувшись от сладкого сна.
— Последнее слово относительно храма Пресвятой Богородицы, слезами орошенной, принадлежит моей семье, — пояснила она. — То есть мне и моей матери.
— Ну, не совсем так, — заметил Куарт. — Насколько мне известно, слово мэрии тоже кое-что значит.
— Мы обратимся в суд.
— Но ведь вы замужем, по крайней мере официально. А ваш супруг…
Она перебила его, мотнув головой:
— Мы уже шесть месяцев живем врозь. Мой муж не имеет права предпринимать самостоятельные шаги.
— И что же, он не пытается переубедить вас?
— Пытается. — Теперь улыбка, появившаяся на губах Макарены Брунер, была совсем иной: презрительной, отстраненной, почти жестокой. — Он может пытаться сколько его душе угодно. Эта церковь будет жить.
— Жить? — несколько удивленно переспросил Куарт. — Любопытно, что вы употребили это слово. Как будто она — живое существо.
Женщина снова посмотрела на его руки.
— Может быть, так оно и есть. На свете много такого… живого, хотя с виду и не подумаешь. — На мгновение она словно бы унеслась мыслями куда-то далеко, но только лишь на мгновение. — Я имела в виду то, что эта церковь нужна, необходима. Как и отец Ферро.
— Но почему? В Севилье полно других священников и других церквей.
Тут она рассмеялась по-настоящему искренним, звонким смехом, таким заразительным, что Куарт чуть не рассмеялся вместе с ней.
— Дон Приамо — особенный человек, и церковь тоже особенная, — все еще улыбаясь, ответила она, а глаза, прямо смотрящие на Куарта, вновь заиграли медовыми переливами. — Но словами этого не объяснишь. Вам нужно самому побывать там.
— Я уже побывал. И ваш обожаемый отец Ферро чуть не вытолкал меня взашей.
Макарена Брунер снова расхохоталась. Куарту никогда не приходилось слышать, чтобы женщина смеялась так громко и чтобы было так приятно слышать и видеть это. С удивлением он вдруг обнаружил, что ему это действительно приятно, и во всех уголках его хорошо вымуштрованного мозга забил тревожный набат.
Все это сильно напоминало прогулки по садам, от которых его старые церковные наставники рекомендовали держаться на расстоянии: мало ли — разные там змеи, яблоки, воплощения Далилы и прочая параферналия.
— Да, — проговорила она. — Грис мне рассказывала. Но попытайтесь еще раз. Сходите на службу, понаблюдайте, что там происходит. Может быть, кое-что вам станет яснее.
— Схожу. Вы посещаете восьмичасовую мессу?
Он задал этот вопрос без всякой задней мысли, однако взгляд Макарены Брунер мгновенно стал серьезным, даже несколько колючим.
— Вас это не касается.
Она
Куарт извиняющимся жестом приподнял ладони. Последовало короткое неловкое молчание; чтобы разрядить обстановку, он оглянулся, ища глазами официанта, и спросил, не хочет ли она что-нибудь выпить. Движением головы женщина отказалась. Однако она немного расслабилась, и Куарт задал следующий вопрос:
— А что вы думаете об этих двух смертях?
На этот раз она усмехнулась сквозь зубы, и смешок прозвучал совсем неприятно.
— Думаю, что не следует играть с гневом Божьим.
Куарт взглянул на нее без улыбки:
— Оригинальная точка зрения.
— Почему? — Казалось, его собеседница искренне удивлена. — Они сами навлекли на себя беду — эти люди или те, кто их послал.
— Похоже, вами движут не слишком христианские чувства.
Нетерпеливо передернув плечом, она схватила лежавшую рядом сумочку, но тут же снова положила ее. Тонкие пальцы начали перебирать ремешок.
— Вы не понимаете, отец… — Она нерешительно помедлила. — Как мне называть вас? Святой отец? Отец Куарт?
— Можете называть меня просто Лоренсо, Вы же не собираетесь мне исповедоваться.
— А почему бы и нет? В конце концов, вы же священник.
— В общем-то, да, — согласился Куарт, — но, возможно, не совсем обычный. А кроме того, строго говоря, здесь я нахожусь не в этом качестве.
Говоря это, он на пару секунд отвел глаза: все же ситуация была сложной. Снова взглянув на Макарену Брунер, он обнаружил, что она смотрит на него с каким-то новым, почти лукавым любопытством.
— А было бы забавно исповедаться у вас. Вам хотелось бы этого?
Куарт сделал спокойный, медленный вдох, потом еще один, сморщил губы, славно обдумывая этот вопрос всерьез. Перед его мысленным взором мелькнула, как недоброе предзнаменование, обложка журнала «Ку+С».
— Возможно, — ответил он наконец. — Но боюсь, что мне будет трудно остаться вполне объективным. Вы слишком…
— Что «слишком»?
Это нечестно, горько подумалось ему. Это удар ниже пояса. Она загнала era в угол. Такое было трудно выдержать даже нервам священника Лоренсо Куарта. Он сделал еще пару вдохов, как на занятиях йогой. Никаких эмоций, приказал он себе. Только спокойствие — всегда, везде.
— Привлекательны, — безукоризненно холодно ответил он. — Полагаю, это подходящее слово. Но вам самой это известно лучше, чем мне.
Макарена Брунер помолчала, обдумывая его ответ. И по глазам было видно, что она оценила его по достоинству.
— Грис права, — сказала она. — Вы не похожи на священника.
Куарт кивнул в знак согласия, оставаясь, однако, настороже.
— Думаю, мы с отцом Ферро принадлежим к разным видам…
— Вы угадали. Кстати он — мой проповедник.
— Уверен, что это хороший выбор. — Куарт сделал тщательно отмеренную паузу, чтобы в его словах не прозвучало и намека на иронию. — Это человек строгих правил.