Кожаный Чулок. Большой сборник
Шрифт:
— Пусть себе жгут порох! — невозмутимо бросил разведчик, слыша, как свистят пули над камнем, который служил ему надежной защитой.— Мы насобираем тут порядком свинца, когда все кончится, а я полагаю, забава наскучит этим дьяволам раньше, чем скалы запросят у них пощады! Ункас, мальчик, ты сыплешь слишком много пороха: при сильной отдаче пуля идет мимо. Я сказал тебе, когда ты взял на мушку этого негодяя: «Целься так, чтобы угодить ему под белую черту»,— а ты вогнал пулю двумя дюймами выше. Сердце у мингов расположено гораздо ниже, человеколюбие же требует, чтобы змею убивали одним ударом.
Гордые черты могиканина озарились спокойной улыбкой, доказавшей, что он понимает по-английски и уловил смысл слов
— Я не могу слышать, как вы обвиняете Ункаса в неловкости и неблагоразумии,— вмешался Дункан.— Он проявил такую стремительность и такое хладнокровие, спасая мне жизнь, что приобрел во мне друга, которому не придется напоминать о его долге.
Ункас приподнялся и протянул Хейуорду руку. Молодые люди подкрепили дружеское рукопожатие красноречивым взглядом, который заставил Дункана забыть, что его новый товарищ — всего лишь краснокожий дикарь. Соколиный Глаз, невозмутимо, но благожелательно наблюдавший за этой вспышкой юношеского чувства, спокойно заметил:
— В лесах друзья частенько бывают обязаны друг другу жизнью. Смею уверить, мне тоже случалось оказывать Ункасу подобные услуги, и я отлично помню, что он пять раз становился между мною и смертью: три раза в бою с мингами, раз при переправе через Хорикзн и...
— А вот этот выстрел был более метким! — воскликнул Хейуорд, невольно отшатнувшись от камня, о который срикошетировала пуля.
Соколиный Глаз подобрал бесформенный кусочек свинца, повертел его в руках и покачал головой.
— Пуля на излете никогда не сплющивается. Вот если б она упала из туч — тогда другое дело.
Тут Ункас медленно поднял ружье, его друзья устремили взгляды вверх, и загадка быстро разъяснилась. На противоположном берегу реки, почти напротив того места, где они заняли позицию, рос могучий дуб, который, алча простора, так наклонился вперед, что верхние его ветви нависли над водой. В листве, скупо прикрывавшей ветви старого дерева, примостился краснокожий: до этого он прятался за стволом, а сейчас выглядывал из-за него, чтобы убедиться, попал ли в цель его предательский выстрел.
— Эти дьяволы готовы на небо влезть, лишь бы с нами покончить,—сказал Соколиный Глаз.— Подержи-ка его на мушке, мальчик, пока я заряжу свой оленебой; а потом мы попробуем снять его огнем с обеих сторон.
Ункас выждал сигнала разведчика, затем одновременно прогремели два выстрела, в воздухе закружились листья и кусочки дубовой коры, но дикарь лишь насмешливо захохотал и послал в ответ врагам новую пулю, сбившую с Соколиного Глаза шапку. В лесу снова раздались дикие вопли, и свинцовый град застучал над головами осажденных, словно для того, чтобы приковать их к месту, где им вскоре предстояло стать легкой добычей предприимчивого дикаря, засевшего на дереве.
— С ним пора разделаться! — тревожно оглядываясь, объявил разведчик.— Ункас, позови отца: нам понадобятся все наши ружья, чтобы согнать этого мошенника с насеста.
Сигнал был незамедлительно подан, и не успел Соколиный Глаз перезарядить ружье, как Чингачгук уже присоединился к ним. Когда сын указал ему местоположение их опасного врага, с уст опытного воина слетело лишь обычное «ха!», и больше он ничем не выразил ни удивления, ни тревоги. Соколиный Глаз и могикане о чем-то оживленно посовещались на делаварском языке, а затем все, выполняя намеченный план, спокойно разошлись по своим постам.
Дикарь, обнаруженный на дубе, не прекращал частой, но бесполезной пальбы. Хорошенько прицелиться он не мог: стоило ему высунуться, как ружья бдительных его противников открывали огонь. Тем не менее пули его залетали и под прикрытие. Мундир Хейуорда, делавший майора особенно заметной целью, был разорван в нескольких местах, на одном рукаве его проступила кровь от легкой раны.
Наконец, ободренный долгим и терпеливым молчанием противников, гурон решил прицелиться потщательней. Зоркие глаза могикан заметили в нескольких дюймах от ствола темнокожую ногу дикаря, которую тот неосторожно высунул из скудной листвы. Ружья их прогремели одновременно, индеец осел, и часть его тела оказалась на виду. Соколиный Глаз молниеносно воспользовался этим и разрядил свое губительное оружие в верхушку дуба. Листва заколыхалась, ружье гурона, грозившее осажденным такой большой опасностью, полетело в воду, и дикарь, после нескольких отчаянных, но напрасных попыток удержаться, рухнул вниз, однако в последний миг успел ухватиться за сук и повис, раскачиваясь на ветру.
— Добейте его еще одной пулей, бога ради! — взмолился Дункан, в ужасе отводя взгляд от несчастного.
— Дробинки не истрачу! — упрямо возразил Соколиный Глаз.— Ему все равно конец, а у нас нет лишнего пороху: бой с индейцами длится иногда по нескольку дней. Одно из двух — или их скальпы, или наши. А ведь бог, сотворив нас, вложил нам в душу любовь к жизни.
Против такого сурового и неоспоримого довода, со всей очевидностью подкрепленного здравым смыслом, возражать не приходилось. С этого мгновения крики в лесу смолкли, выстрелы прекратились, и все взгляды — как друзей, так и врагов — неотрывно следили за безнадежными усилиями несчастного, повисшего между небом и землей. Порывы ветра раскачивали тело гурона, и хотя с уст его не срывалось ни стона, ни ропота, он по временам мрачно поглядывал на противников, и тогда, несмотря на расстояние, они читали на его лице муки холодного отчаяния. Три раза, поддаваясь состраданию, разведчик поднимал оленебой; три раза благоразумие брало верх, и он молчаливо опускал ружье. Наконец одна рука гурона, обессилев, разжалась и опустилась. Дикарь сделал отчаянную, но безуспешную попытку вновь уцепиться за ветвь, но рука его судорожно ловила лишь пустоту. Молния — и та сверкнула бы не быстрее, чем выстрел Соколиного Глаза. Руки и ноги гурона свела судорога, голова поникла, и тело, как свинец, бесследно кануло в пенящиеся воды, с прежней яростью сомкнувшиеся над ним.
Это событие ни у кого не исторгло победного клича, и даже суровые могикане лишь с ужасом переглянулись. Из леса донесся страшный крик, и все опять стихло. Соколиный Глаз, который, казалось, один сохранил способность рассуждать, покачал головой в осуждение своей минутной слабости и даже вслух упрекнул себя:
— Это был последний заряд в пороховнице, последняя пуля в подсумке! Я вел себя, как мальчишка. Ну, не все ли равно мне было, живым или мертвым грохнется он о подводные камни! Так или этак, он разом потерял бы сознание. Ункас, мальчик, спустись в пирогу и принеси большой рог. Это весь запас пороха, который у нас остался, и он понадобится нам до последней крупицы, или я плохо знаю мингов.
Молодой могиканин немедленно повиновался, предоставив разведчику бесполезно шарить в подсумке и досадливо встряхивать пороховницу. Однако от этого унылого занятия его оторвал вскоре пронзительный крик Ункаса, который даже неискушенным ухом Дункана был воспринят как предвестие новой нежданной беды. Снедаемый всепоглощающей тревогой за бесценные сокровища, укрытые им в пещере, молодой человек вскочил на ноги, начисто забыв об опасности, которую навлекает на себя. Его товарищи, словно повинуясь единому порыву, последовали за ним и с такой быстротой ринулись вниз, к спасительной пещере, что град пуль, посыпавшийся на них с враждебного берега, не причинил им никакого вреда. Необычный возглас Ункаса вынудил сестер вместе с раненым Давидом покинуть убежище, и сейчас всем достаточно было одного взгляда, чтобы понять, какое несчастье поколебало даже испытанную стойкость их молодого краснокожего защитника.