Козленок в молоке
Шрифт:
По роману «Прогрессивка» было снято два фильма, поставлена куча спектаклей, опера, оперетта, балет и мюзикл. Горынин постоянно ездил за границу – туда, где выходил очередной перевод романа, осуществленный каким-нибудь прогрессивным издательством, симпатизировавшим, разумеется, не задаром Стране Советов. Он получил с полдюжины премий «За оригинальность темы» в основном в тех странах, где проблема производительности труда совсем ушла из поля зрения художников слова, сосредоточившихся в своем большинстве на сексуальных аномалиях криминального характера.
Больше Николай Николаевич ничего не написал, если не считать передовых статей и докладов: он был третьим лицом в Союзе
Анка обожала вести долгие разговоры о смысле взаимоотношений двух полов, сидя со мной в горячей ванне, – а она у них оказалась в два раза больше, чем в моей квартире, да еще стены были выложены керамической плиткой с фривольными картинками. Там нас и застал Николай Николаевич, случайно заехавший домой. Когда он открыл дверь ванной комнаты – мы ныряли…
– Моешься, дочка? – спросил он, не замечая меня, словно я был большой губкой, сделанной в форме голого мужчины.
– Уже выхожу, папа! – невинно ответила она, нехотя вылезла, накинула халатик и отправилась вслед за отцом.
Лежа в теплой, пахнущей хвоей воде, я слышал весь их разговор, так как дверь была прикрыта неплотно.
– Я же просил – домой не таскать! – устало возмущался отец. – В доме столько дорогих вещей!
– Извини, папочка. Мы заехали выпить…
– Ты же обещала не пить!
– Прости, папочка, мы чуть-чуть…
– Коллекционное бордо не трогали?
– За кого ты нас принимаешь?
– Знаю за кого… Шабли шестьдесят восьмого кто в прошлый раз выдул!
– Ты же знаешь, мы по ошибке…
– По ошибке… Что хоть за парень?
– Знакомый…
– Ну, хоть знакомый в этот раз – уже легче… Просто так или серьезно?
– Вроде серьезно…
– Тогда знакомь!
Мне пришлось тоже вылезти, обернуться большим полотенцем и представиться.
– Где-то я тебя, парень, видел, – задумался Горынин.
В своих свежеотпущенных бакенбардах и массивных импортных очках он напоминал ученого енота.
– В ЦДЛ. Я поэт.
– Ну да, у нас теперь любой, кто хоть раз до блевотины в ЦДЛ нажрался, поэт. В наше время не так было…
– Папочка, в ваше время нужно было нажраться два раза, – заметила Анка.
– Я, между прочим, первый раз по-настоящему напился, когда мою «Прогрессивку» в Отчетном докладе съезду партии похвалили! – гордо сообщил Горынин.
– С горя? – спросила Анка.
– А-а-а! – махнул рукой отец. – Все бы вам насмешничать! Донасмешничаетесь когда-нибудь,
– У него даже книга вышла! – важно сообщила Анка.
– Книга? – Николай Николаевич был искренне удивлен, потому что ни разу не водил в мою квартиру девочек. – Книга… Ишь, пулеметчик какой! Тогда давай к нам – в Союз писателей!
– У меня заявление не приняли.
– Почему?
– Сказали, одной книги маловато.
– Что значит маловато – у меня тоже одна книга. И у Грибоедова – одна! И у Гомера одна… Нет, у Гомера – две… Ишь, буквоеды, – одна книга… Не переживай – проконтролируем. Ладно, я поехал… Плещитесь! Мы тоже с женой поплескались, поплескались, а потом и зарегистрировались.
Через две недели я получил новенький, пахнущий краской писательский билет и побежал хвастаться к Анке.
– Поздравляю! – сказала она. – Но я больше люблю безбилетников…
Вскоре она вышвырнула меня из своей жизни, как надоевшего щенка.
9. ПЕРВЫЙ БАЛ ВИТЬКА АКАШИНА
Итак, мы вошли в Дом литераторов. Я провел Витька, небрежно взмахнув перед носом бдительной администраторши своим новеньким писательским билетом, для сохранности обернутым тонким целлофаном.
– Этот со мной!
– Издалека, наверное? – спросила старушка, уважительно оглядывая странно одетого парня.
Я незаметно показал ему правый мизинец, и Витек ответил:
– Вестимо…
Не зря мы тренировались почти два дня! У входа в ресторан я остановился и осмотрел помещение, как полководец осматривает на рассвете еще мирное, покрытое парным туманом поле, которое через несколько часов будет завалено окровавленными трупами и искореженным металлом. (У кого-то уже было, но все равно запомнить!) Должен заметить, ресторан у нас красивый – отделан мореным дубом, освещен огромной хрустальной люстрой, есть даже большой камин. Витек заробел, точно очутился здесь впервые: в прошлый раз зал был переполнен, скрыт в клубах табачного дыма, вибрировал от пьяного гула. Злые официанты с тяжеленными подносами, шипя на попадающихся под ноги посетителей, метались по залу, как куски масла по раскаленной сковородке. Другое дело сейчас: почти безлюдно, если не считать нескольких занятых столиков, где чинно шелестят серьезные разговоры. Официанты, похожие на шабашников, которым вовремя не подвезли раствор, бесцельно бродят от одного пустого столика к другому, поправляя таблички «Стол заказан». Почти сразу, что бывает только днем, к нам подошла суровая метрдотельша и, сняв табличку с одного из столов, разрешила сесть. Я больше чем уверен, если б мы сели за этот же стол, но без ее ведома, нас тут же согнали бы, строго проинформировав, что место зарезервировано для делегации объединенного союза зулусских писателей.
Мы сели, Витек отложил кубик Рубика и углубился в меню, иногда отрываясь и спрашивая, что же это такое, например, расстегаи, если они до смешного напоминают неприличное слово. А я продолжал внимательно изучать зал, проверяя первую реакцию на наше появление. На почетном месте, возле камина, обедал с двумя иностранцами Чурменяев и, судя по доносившимся обрывкам разговора, втолковывал им весь кошмар существования художника в условиях тоталитаризма. Заметив нас, один из иностранцев удивленно поднял брови, но в ответ Чурменяев бросил что-то пренебрежительное. Сволочь! Неподалеку от автора «Женщины в кресле», полуприкрывшись свежим номером «Литературного еженедельника» с профессиональной чекистской рассеянностью пил минеральную воду плечистый парень из «наружки».