Козлиная песнь (сборник)
Шрифт:
Певица, кончив песню, повернулась и пошла к музыкантам, настраивающим свои инструменты.
Мировой снова выровнял круг, затем вынул из желтого портфеля тонкие полупрозрачные бумажки разных цветов, помахал ими в воздухе.
– Граждане, желающие могут получить эту песню за 20 копеек.
Бабы, вздыхая, покупали.
Хулиган подмигнул Крысе. Он вышел на середину. Он открыл рот и, посматривая на свой инструмент, запел:
Раз в цыганскую кибиткуМы случайно забрели,Платки красные внакидку,К нам цыганки подошли. Одна цыганка молодаяМеня за руку взяла,Колоду карт в руке держалаИ ворожить мне начала.Пашка, только что исполняющая песнь жены алкоголика, появилась в красном с голубыми розами, с серебряными разводами платке и, держа карты, произнесла злым голосом:
Ты ее так сильно любишь,На твоих она глазах,Но с ней вместе жить не будешь,Свадьбу топчешь ты в ногах.Но все время не отходитОт тебя казенный дом,На свиданье к тебе ходитТвоя дама с королем.Цыганка продолжала, пристально смотря на карты:
Берегись же перемены,Плохи карты для тебя,Из-за подлой ты изменыСгубишь душу и себя.Снова раздался мужской голос:
На том кончила цыганка,Я за труд ей заплатил.Мировой вынул и бросил трешку инвалиду. Инвалид бросил ее цыганке. Цыганка подняла и спрятала за голенище. Затем удалилась.
И заныла в сердце ранка,Будто кто кинжал вонзил. Едва добрался я до домуИ на кровать упал, как сноп,И мне не верилось самому,И положил компресс на лоб.Собрался немного с силой,Рассказал ей обо всем.В это время актриса, уже в другом платке появилась и подхватила:
Ах, не верь, о друг мой милый,С тобой гуляю и умру.Исполнитель выждал и запел:
Вот прошло немного время,Напоролся как-то я,Из гостиницы-отеляПод конвой берут меня. Вот казенный дом с розеткой,Вот свиданье с дорогой,Жизнью скучной, одинокойПросидел я год-другой.Когда вышел на свободу,Исхудавший от тоски,Вспомнил карты, ту колоду,Заломило мне в виски.Что цыганка предсказала,Все сбылося наяву,И убил я за изменуИ опять пошел в тюрьму.Теперь толпу обошла цыганка. Крыса вышел на своих культяпках.
– «Обманутая любовь», – сказал он, обводя круг своими большими глазами, и запел тихим голосом:
Все прошло, любовь и сновиденья,И мечты мои уж не сбылись,Я любил, страдал ведь так глубоко,Но пути с тобою не сошлись.Так прощай, прощай уже навеки,Я не буду больше вспоминать,Я любовь свою теперь зароюИ заставлю сердце замолчать.Я уйду туда, где нет неправды,Где люди честнее нас живут,Там, наверно, руку мне протянут,И, наверно, там меня поймут.Кончив, он обошел круг, держа в руках розовую бумажку. Торговля шла бойко.
Под аккомпанемент всего хора Анфертьев исполнил песню, сочиненную Мировым на недавно бывшее событие
На одной из рабочих окраин,В трех шагах от Московских ворот,Там шлагбаум стоит, словно Каин,Там, где ветка имеет проход.Как-то утром к заставским заводамНа призывные звуки гудковШла восьмерка, набита народом,Часть народа висела с боков. Толкотня, визг и смех по вагонам,Разговор меж собою вели —И у всех были бодрые лица,Не предвидели близкой беды.К злополучному месту подъехав,Тут вожатый вагон тормозил,В это время с вокзала по веткеК тому месту состав подходил.Воздух криками вдруг огласился,Треск вагона и звуки стекла.И трамвайный вагон очутилсяПод товарным составом слона. Тут картина была так ужасна,Там спасенья никто не искал.До чего это было всем ясно —Раз вагон под вагоном лежал.Песня имела огромный успех и была раскуплена моментально.
Вернувшись в свою комнату, Мировой, окрыленный очередным успехом, принялся сочинять новые песни. Перед ним стояла бутылка водки. Он сочинял песню, которую публика с руками будет рвать.
В комнате Мирового висела фотография. Он выдавал себя за бывшего партизана, комиссара. Сидит он за столом, на столе два нагана, в руках по нагану.
В годы гражданской войны Мировой боговал на Пушкинской и на Лиговке, доставлял своим приспешникам наиприятнейшее средство к замене всех благ земных, правда, в те годы он и сам его употреблял в несметном количестве.
Тогда он имел обыкновение лежать в своей комнате на Пушкинской улице в доме, наполненном торгующими собой женщинами, и изображать больного, не встающего с постели. В подушках у него хранились дающие блаженство пакеты, за которые отдавали и кольца, и портсигары, и золотые часы, верхнюю и нижнюю одежду, крали и приносили целыми буханками ценный, не менее золота, хлеб и в синих пакетах рафинад, и кожаные куртки, и водолазные сапоги, на них тогда была мода. Все эти предметы на миг появлялись в комнате Мирового и исчезали бесследно. Женщины, виртуозно ругающиеся, толпились у постели Мирового, вымаливая часами хоть заначку. В его комнате было жарко, как в бане. Он лежал, молодой и сильный.