Козлы
Шрифт:
— Петь, сообрази, — бросил за спину Олег, и его приятель, пошатываясь, двинулся между сиденьями к кабине. — А у тебя там кто, бабушка?
— Ага, — зачем-то соврала я. — И ещё дядя. Двоюродный.
А что, разве не прикол: Твердолобый — мой дядя! Я даже хихикнула вслух, до того стало смешно. Олег не обратил внимания, потому что мы и без того все время прикалывались.
— А там классные места? — продолжал он допытываться. — Дикие?
Я чуть было не ляпнула, что не знаю, но вовремя прикусила язык. Как это не знаю, — если у меня там бабушка и дядя, извините, двоюродный? Я, по идее, с детства должна здесь тусоваться.
— Дичайшие! —
— Кир, ты слыхал? — Олег привстал, выглядывая в окно. — Слушай, Лиза, супер! Мы сейчас с тобой и сойдем. А что, нам же все равно, где падать, лишь бы места были классные. До чего же здорово начинаются каникулы в этом году… правда, Граф?
Граф негромко согласился.
Вернулся Петька и сообщил, что если б мы и дальше спали, проехали бы эту самую Мысовку как миленькие. В доказательство троллейбус затормозил. Олег подорвался и, выхватив у меня сумку, повесил через плечо. Потом оказалось, что у него ещё две такие же сумки, только раза в три побольше, и гигантский рюкзак — это не считая того рюкзачка, что лежал на коленях. Так что парень он был неслабый. И правда высокий, мне не показалось.
Водила матюкался, пока мы слезали, — не укладывался в график, и вообще, наши базары, вопли и лай по дороге успели его достать. Не успел Граф сигануть со ступенек, как троллейбус укатил, и мы остались на трассе. На узкой обочине из мелких камушков. С одной стороны кипарисы и море, с другой — виноградник. И никакой таблички с надписью «Мысовка» или даже «Мысовка», перечеркнутая наискосок.
— Куда теперь? — спросил Олег почему-то у меня. А, ну да, конечно…
Но я не знала, куда теперь, и призналась в этом, ничего не объясняя.
— Надо ловить аборигена, — сделал он, в общем-то, правильный вывод.
Петька и Кирилл покидали на землю сумки и рюкзаки и бодрым шагом почесали в противоположных направлениях. Рыжий Граф, — черт, и здоровая же псина! — помотал лохматой головой, определяясь, кому из них составить компанию. Определиться не смог и рванулся в третью сторону, прямо поперек виноградника.
— Сейчас сориентируемся, где твоя Мысовка, — успокоил меня Олег, и я вправду успокоилась. Мы присели на обочину и стали ждать возвращения Кирюхи, Петра и Графа.
И тут я представила себе, что бы было, если б я не встретила в троллейбусе этих ребят, если б они не решили сойти вместе со мной… Стояла бы сейчас одна на трассе, как идиотка, и не представляла бы себе, куда податься дальше. А между прочим, уже серьезно шло к вечеру…
Твердолобый. Я ему скажу!..
За зиму резина слегка ссохлась и в местах сгибов пошла микроскопическими трещинками, потому Василий натягивал гидрокостюм осторожно, стараясь не совершать резких движений. На следующий сезон придется покупать новый… но это лето старый футляр ещё послужит. Толстый свитер собрался на животе неудобной складкой, но поправлять его Твердовский побоялся.
— Вода перемешивается, — напарник, местный рыбак Энвер прищурил щелочки черных глаз. — Косяки к берегу идут. Везучий ты, Ильич.
Море было морщинистое и полосатое: синяя полоса, фиолетовая, изумрудная, зелено-коричневая. Небо подернулось легкой дымкой и казалось почти белым. Сухие травинки на скале кололи ступни даже сквозь шерстяные носки. Василий сунул ногу в ласт и присел на корточки, застегивая его.
Вот это достойно называться жизнью. Настоящей жизнью настоящего мужчины — добытчика, охотника, рыбака. Жизни, в которой нет места ничему мелкому, темному и подлому. Где никто не подстерегает за углом, не терзает голову телефонными трелями и не объединяет против могучего, а потому ненавистного интеллекта слабые и коварные астралы…
Он встал и подставил плечи Энверу, водрузившему на них многокилограммовую громадину акваланга. Скоро эта тяжесть исчезнет, потеряв в весе столько, сколько весит вытесненная вода… как можно вытеснить воду из моря, старик Архимед? Твердовский иронически усмехнулся, и наивный Энвер с готовностью улыбнулся в ответ во всю ширь крепких желтых зубов, подавая ему подводное ружье.
Василий подошел к самому краю скалы. Невысокий обрыв под острым углом уходил в море; подводные камни, отчетливо видимые сквозь прозрачную воду, шевелили отростками зеленых, бурых и красноватых водорослей. Казалось, что камни поднимаются чуть ли не до самой кромки воды, — на самом деле глубина здесь была порядочная и расстояние до ближайшего из них составляло четыре-пять метров. Он повернулся к морю спиной. Шевельнул плечами, поправляя ремни акваланга, надвинул на лицо маску, пахнущую резиной, зажал во рту загубник и, оттолкнувшись от края земли, свободно упал назад.
Море обрушилось на него апофеозом танцующих воздушных пузырьков, в их сверкающем рое терялись верх и низ, и прошло несколько секунд, прежде чем перед глазами выступил из сине-зеленого пространства монолитный край скалы, изрытой временем, облепленной мелкими мидиями и мохнатыми водорослями. Изнутри подводный мир выглядел далеко не таким ярким, как с берега сквозь толщу воды, — даже водоросли казались скорее грязно-серыми. Мимо прошмыгнула стайка коричневых рыбок; ещё одна, зеленоватая, приникла к выступу скалы. В маленький известняковый кратер нырнул крошечный краб. Мидии ритмично приоткрывали, словно рты, черные створки.
Скудная прибрежная жизнь не интересовала Твердовского. Сориентировавшись относительно береговой скалы, он оттолкнулся от неё и мощными профессиональными гребками поплыл прочь.
Аквалангом долго не пользовались, и воздух имел неприятный затхлый привкус, поддерживаемый старой резиной загубника. Капля воды просочилась под маску и проползла мимо глаза и щеки, — надо было затянуть потуже, запоздало подумал Василий.
И все-таки ему было по-настоящему хорошо. Он был свободен. Он принадлежал лишь самому себе.
Мать за завтраком умоляла его сегодня — «только сегодня, Васенька!» остаться дома. Вспоминать попытки её плаксивого шантажа было неприятно, и все-таки они вспоминались, тупо и навязчиво, едва не отравляя удовольствие. Но, в конце концов, ему не в чем было себя упрекнуть. Вчера, взяв на вокзале в Симферополе такси, он добрался до Мысовки уже к трем часам. Перекусил, не забыв десять раз похвалить материн фирменный суп с фрикадельками. Потом, разумеется, отправился на пляж, — да она сама разве что не выгнала его из дому, непрестанно повторяя, до чего же нравилось купаться Сашенькиным деткам. Вновь его ткнули носом в счастливую семейную жизнь брата, — Василий уже подзабыл этот её извечный пунктик, — но чего не простишь родной матери!.. тем более в день приезда.