Козырная пешка
Шрифт:
– Ты что, с ума сошла, – сонно пробурчала Женька в трубку. – Второй час ночи…
– Женечка… – прошелестела я. – Женечка…
– Алиса, ты где? Что с тобой? – перепугалась Женька. – Я тебе домой звонила, Агата на меня наорала… Она думала, что мы вместе. Ты где?
– Я… – мне потребовалось осмыслить и внятно донести до Женьки, где я находилась, – я дома… в маминой квартире… Я совсем рядом…
– Тебе плохо? – тоненьким голосом спросила она. Я поняла, что она до смерти напугана и сама сейчас заплачет. – Что случилось?
– Я… Меня избили. Женя, приходи… Мне очень больно…
Женька бросила трубку, даже не дослушав меня. Я выпустила трубку из рук и легла на ковер. О том, чтобы перебраться на кровать, я не могла даже мечтать. Я закрыла глаза и почти сразу же услышала шум в прихожей. Женька влетала в квартиру и заорала:
– Алиса, ты где?
«Здесь», – ответила я, а точнее подумала, что ответила и провалилась в беспамятство.
Когда я открыла глаза, то увидела потолок. Самый обыкновенный потолок с неаппетитным бурым пятном от сырости на нем и жирной мухой, радостно потирающей лапки. Потолок был не моим, я бы такого безобразия не потерпела бы, оттого и скосила глаза в сторону. Стены тоже были не моими. Чересчур белыми, белеными и в таких же мерзких потеках от сырости. Рядом кто-то сопел, по другую сторону от меня кто-то громогласно храпел. Солнечные лучи оптимистично скакали по стенам. Я пошевелилась. Болело все, рука, голова, грудь… Лицо щипало и зудело, что больше всего меня испугало. Боже мой, что у меня с лицом? Нужно встать и добраться до зеркала. Я излишне резко подняла голову, и немедленно была наказана. Меня замутило, я рухнула в подушку, которая не отличалась мягкостью.
То, что сопело у меня под боком, завозилось. Надо мной возникла Женькина голова.
– Господи, как ты меня напугала! – выдохнула она. – Захожу, ты вся в кровище, квартира разгромлена…
– Я в больнице что ли? – осведомилась я.
– А где еще? Я сразу и ментов и врачей вызвала… – тут Женька опасливо покосилась по сторонам и добавила шепотом, – или ментов не надо было?
Я попыталась пожать плечами, что получилось неплохо.
– Насчет этого указаний не было. Видимо, ментов он не опасался.
Женька придвинулась ближе.
– Слушай, а кто это был?
– Эль-Нинье, – серьезно ответила я. Женька вытаращила глаза.
– Мексиканец что ли?
– Почему мексиканец? – удивилась я.
– Ну, раз его так зовут… Прямо как Эль-Койот во «Всаднике без головы». Он что, так представился?
– Он вообще не представлялся.
– Откуда тогда ты знаешь, что его так зовут?
– Кого?
Женька закатила глаза.
– Ну, этого грабителя. С чего ты решила, что его так зовут?
– Ни с чего. Могу я его как-то обозвать? Дай-ка зеркало.
Женька сунула руку под стул, поставила на колени сумочку, из которой вытащила зеркальце и сунула его мне под нос.
– На, любуйся…
Я отодвинула руку Женьки чуть-чуть подальше, поскольку она в своем усердии угодить едва не выбила мне зубы, и принялась любоваться. Зрелище было еще то, но в целом, я ожидала худшего. На лбу шрам, глаз подбит и кровоподтек на губе, сильно смазанный зеленкой, что красоты мне не добавляло.
– М-да, – подытожила я, – красота – это страшная сила. И чем дальше, тем страшнее.
– Ты себя нормально чувствуешь? – вдруг встрепенулась Женька.
– Да так… Умирать вроде не собираюсь. А что?
– Ну, я с врачом говорила, у тебя в принципе ничего серьезного нет. Пойду с ним еще почирикаю, может быть, заберу тебя домой сегодня. Или ты не хочешь?
– Хочу.
– Тогда я пошла. Там, кстати, мент сидит в коридоре, опросить тебя хочет. Вдове Мержинского вон какой почет… Это не я сказала, это врач с медсестрой языки чесали, что для допроса по обычному налету менты в коридорчике полдня не сидят. Видишь, как тебя уважают!
– Это не меня, это Володю. Ладно, дуй к врачу. Агата там как?
– Ругается, – пожала плечами Женька. – Рвалась ехать сюда, но я ее убедила, что ей с ее характером лучше посидеть дома на цепи, глядишь и грабители не влезут. Все польза.
– Так и сказала?
– А чего с ней цацкаться? Свалилась тебе на голову, как птичье дерьмо, еще командовать вздумала. Ладно, пойду, поговорю с врачом, если он тебя отпустит, сразу за вещами сгоняю, а то я сразу не догадалась одежду прихватить.
Женька вышла. Я повернула голову в сторону раскатистого храпа. Напротив моей кровати стояла еще одна, жалобно прогибавшаяся под весом слоноподобной старухи. Бабуся лежала на спине, на ее животе лежала пестрая книжка с обнимающейся парочкой на обложке. Я усмехнулась. Наверняка какая-нибудь «Любовь в бамбуке». Я любовных романов не читала принципиально, в отличие от Женьки, которая предпочитала только такую литературу, да еще вот сборники анекдотов. Даже кроссворды она разгадывала с учетом того, что многое там не совпадает с ее мнением.
Дверь снова скрипнула. Я подумала, что вернулась Женька, но в палату вошел молодой мужчина со скучным лицом, на котором отчетливо читалась его принадлежность к органам. Он с любопытством посмотрел на меня и подошел к кровати.
– Здравствуйте, Алиса Геннадьевна.
– Здравствуйте, – вежливо ответила я умирающим голосом, томно прикрыв глаза. Пусть проникнется на всякий случай.
– Как вы себя чувствуете? – не менее учтиво осведомился он.
– Спасибо, стабильно плохо, – серьезно ответила я. Мужчина перепугался, на его лице появилось смятение.
– Мне нужно задать вам несколько вопросов по поводу всего случившегося, если вы не против.
– Пожалуйста, – смилостивилась я. – А как вас зовут?
– Меня? – удивился мужчина.
«Пудинг, это Алиса, Алиса, это пудинг», – пронеслось у меня в голове. Я закатила глаза и вздохнула. Мужчина перепугался еще больше.
– Я капитан Миронов, вот мое удостоверение, – промямлил он, вынул из кармана бордовую книжечку, уронил ее на пол, полез ее доставать под кровать, уронил что-то еще, вылез с лицом, на котором красовалось тщательно сымитированное смущение. Я усмехнулась про себя. Станиславский сказал бы: «Не верю!». Вот и я не поверила.