Крабий тупик
Шрифт:
Вовка и Шурик сказали, что они любят зарываться в горячий песок с ногами и руками и лежать, чтобы одна голова осталась. И если надо, они Пати тоже зароют в горячий песок с ногами и руками.
Доктор подумал и сказал, хорошо, он не возражает — пускай Пати зароют в горячий песок с ногами и руками, но чтобы голова обязательно осталась снаружи.
9
Теперь
С утра зарывали Пати в горячий песок и сами зарывались для компании. И Вовка зарывался, и Макарка, и Юра, и Шурик, и Люба. Только Нью-Йорк не зарывался. Он не хотел.
Потом купались, выделывали в воде всякие штуки. Макарка по-настоящему нырял и учил нырять по-настоящему Вовку. Юра тоже по-настоящему нырял и учил нырять по-настоящему Шурика, а не просто приседать.
Вовка и Шурик честно глотали морскую воду, задыхались, кашляли, выливали морскую воду из ушей, но учились нырять по-настоящему. Когда уставали, садились отдыхать возле Пати, играли с ней в кремешки. Но и во время игры Вовка и Шурик иногда наклоняли головы и стучали себя по ушам, чтобы из ушей вылились остатки морской воды.
С тех пор как Пати заболела, Люба часто дежурила на кухне у Веры Васильевны. Она всё делала самостоятельно, но не так, как это делал Шурик.
Когда ребятам надоедало нырять, подкидывать кремешки, они играли в войну. Наступали, отступали, кричали, стреляли. А вечером, проводив в посёлок Макарку, Юру и Любу, собирались около штормового фонаря и слушали рассказы Веры Васильевны. Вовка и Шурик потихоньку всё ещё стучали себя по ушам — выливали из ушей остатки морской воды.
Продолжал наведываться в Крабий Тупик Трофим Кондратьевич: завозил продукты или приезжал просто так — посидеть, поговорить с ребятами.
Однажды сказал:
— Нехорошо получается… Я вот наблюдаю, вы тут бегаете, друг в друга стреляете из пистолетов. Воюете, значит.
Ребята сказали, что они не воюют, а играют в войну.
— Всё равно не годится. Некрасиво это. Люди борются за мир, а вы, значит, воюете.
Ребята смутились: что ж, они перестанут играть в войну. И Макарка, и Вовка, и Юра с Шуриком. Да, наверно, и все другие ребята перестанут, если им сказать.
— Вот это достойные слова, — согласился Трофим Кондратьевич. — Чем друг в друга стрелять, лучше подумать — кто кем хочет быть в мирной жизни.
Макарка сказал, что он давно уже решил — будет работать на электронной машине. Вовка сказал, что он хочет быть как сыновья Веры Васильевны — плавать в Атлантике. Юра с Шуриком сказали, что хотят быть похожими на негров. А Пати с Любой сказали, что они хотят, чтобы всегда было солнце, было небо и море тоже. Вот как здесь.
Когда Пати совсем выздоровела и её не надо было больше закапывать с ногами и руками в горячий песок, ребята снова начали совершать путешествия с Трофимом Кондратьевичем.
Едешь на подводе, а подвода приятно пахнет
Море, солнце, небо кругом. А в небе облака. Вот если бы залезть на ту высокую гору, про которую говорил Трофим Кондратьевич, и поглядеть на облака. Интересно это. А вдруг звёзды увидишь днём на облаках!
Сейнеры поймали очень много рыбы. И тогда все в посёлке пошли на рыбозавод помогать её обрабатывать.
И Вера Васильевна решила пойти. А как же иначе — ведь она проработала на этом рыбозаводе много лет.
Пригласила с собой ребят: Вовку, Пати и Шурика.
Ребята с радостью согласились. Краб Нью-Йорк тоже согласился, хотя его Вера Васильевна не приглашала.
Рыбозавод стоял на берегу большого залива. Специальные рыбонасосы доставляли рыбу из трюмов в цеха завода, где её солили и коптили.
Вовка увидел сейнер, на котором прятался в трубу. Члены команды приветствовали Вовку как старого знакомого. Дядя Викентий тоже приветствовал Вовку и Пати с Шуриком как старых знакомых. Его флагманский корабль тихонько погудел. Ну совсем как «Моревед».
Во дворе завода женщина в резиновом фартуке и со шлангом в руках мыла бочки.
Пати взяла Нью-Йорка и подошла к ней.
Женщина улыбнулась и сказала:
— Какая ты смугленькая!
Пати улыбнулась в ответ. Вместе с ней улыбнулись и две дождинки. Посадила краба в пустую бочку и попросила облить водой.
Женщина засмеялась, облила краба и сказала:
— Пусть здесь сидит.
Пати привязала нитку к железному обручу и оставила Нью-Йорка.
Возле огромных весов, похожих на ящик, стояла Люба. Она помогала весовщику взвешивать свежую рыбу. Люба была в брызгах моря, на лбу и щеках — пятнышки рыбьей чешуи.
Совсем низко над весами летали чайки и морские утки.
Люба увидела Пати. Подбежала и обняла. Пятнышки рыбьей чешуи оказались теперь у Пати на лбу и щеках.
— Эту рыбу мой отец ловил, — сказала Люба. — Вот сколько её!
Сверху из окна махали руками Юра и Макарка. Они работали в посолочном цехе: кидали в бочки с солёной рыбой лавровый лист, перец и корицу.
Вовку, Пати и Шурика определили в упаковочный цех. Они должны были наклеивать на картонные коробки наклейки: что здесь, в коробках, копчёная барабулька. Очень вкусная. Покупайте, пожалуйста. Вот она нарисована: золотая рыбка под зонтиком. Эмблема завода.
Шурик всем на заводе объявил, что «Моревед» везёт живого дельфина. И что Вовка обещал его дрессировать. И что теперь у них будет не только дрессированный краб, но и дельфин.
Шурика едва удалось вернуть на его рабочее место: уж очень ему понравилось ходить по заводу и рассказывать про дельфина.