Краденые души
Шрифт:
Нагие феи были распяты на стене с двух сторон от громадного сооружения из ржавого железа и глянцевого чёрного дерева. Деревянный чёрный паук растопырился над этим безумным сиденьем, как некий балдахин. Шерн пытался выдрать из стены стальное кольцо, удерживающее руку Эвры; рядом с ним на полу сидел обожжённый волкопёс.
Ульхард кинулся вперёд. Феи смотрели на него прекрасными синими глазами и молчали. Корхи повернул морду, насторожил уши — и как будто хотел что-то сказать, но не успел.
Двери, изрезанные жуками, черепами и скрещёнными топорами, распахнулись: в зал ввалилась свита Белого Рыцаря во главе с ним самим.
Лимы в свите не было. А у всех остальных — у каждого из них — было лицо Белого Рыцаря, одно и то же ухмыляющееся лицо самодовольного холуя, наконец-то, дорвавшегося до вожделенной власти.
— Теперь ты заплачешь кровавыми слезами, Ульхард-Злодей! — радостно сообщил Белый Рыцарь, и Ульхард вдруг почувствовал, что его душит хохот.
Он смеялся Белому Рыцарю в лицо, и феи звонко хохотали у него за спиной, и, кажется, хохотнул Шерн, и волкопёс залаял с радостным визгом, а Белый Рыцарь стоял в нелепо героической позе, приоткрыв рот, будто он был механической игрушкой и в нём внезапно кончился завод.
Это продолжалось, наверное, с минуту.
— Как ты смеешь ржать? — рявкнул Белый Рыцарь в паузу, когда Ульхард на мгновение остановился, чтобы вдохнуть и вытереть слёзы. — Ты же побеждён! Твоё королевство повержено! Теперь ты умрёшь!
— Да неужели! — простонал Ульхард. — Да если бы ты мог понять, насколько всё это смешно — даже то, что страшно! Ты так ничтожен, что даже убийства превращаешь в фарс, жалкий ты палач…
Жуткие существа с лицами Белого Рыцаря как-то дёрнулись, потекли — и пропали. Сам Рыцарь сжал кулаки и шагнул к Ульхарду.
— Ты хоть понимаешь, с кем говоришь, гад ты этакий? — выкрикнул он, трясясь от негодования, злости и нелепой, какой-то детской, обиды. — Ты знаешь, кто я?
— Знаю, — сказал Ульхард, с трудом взяв себя в руки. — Трус — ты ни разу не сражался честно. Убийца — убийства радуют тебя, как могильного червя. Спесивый болван — интересно, ты можешь сказать хоть одно разумное слово?
— Я создал весь ваш поганый мирок, ясно тебе?! — возмущённо крикнул Белый Рыцарь. — Я! Тут всё моё! Делается всё, что я захочу! Вот захочу — хоть луну с неба уроню, ты понял?!
— Я понял, — сказал Ульхард, чувствуя необыкновенную безмятежность. — Ты ещё и дурак. Я понял, почему в моём несчастном краю время течёт вкривь и вкось, зима наступает сразу же за весной, а луна то появляется, то исчезает — это каша в твоей дурной голове. Я понял, откуда взялись лошади-призраки — ты не знаешь, что такое настоящая лошадь и создаёшь странных уродов. И те люди, которыми ты населил мир по ту сторону гор — тоже уроды. Они — твои отражения. Ты не видишь, что у всех их твоё лицо?
Белый Рыцарь молчал. Он изменился в лице, его губы дрожали, он явственно не знал, куда деть руки.
— Ну что ж ты? — продолжал Ульхард презрительно. — Обвини меня в чём-нибудь! Придумай, чем ты герой, а я — злодей! Ты понимаешь, что такое добро и зло, ничтожная ты душа? Ты превратил мой замок в ярмарочный балаган, потому что тебе кажется, что зло должно выглядеть именно так, ты убиваешь тех, кто беззащитен перед тобой, потому что считаешь себя воином добра — а на деле всё это чушь. Твои глупые фантазии. Ты сам себя превратил в чудовище в собственных мечтах — и не заметил.
— Ты растоптал мою любовь! — заявил Белый Рыцарь чуть ли не со слезами в голосе. — Там, на горной тропе — помнишь?! Прекрасная дева…
— Ах, вот оно что… — протянул Ульхард. — Эта несчастная — твоя мечта… Так ты же не смог выдумать ничего, кроме тела, похотливый божок! Какая же это любовь? Это те фантазии, которых стыдишься под утро — у твоей выдуманной женщины не было ни разума, ни души…
— А у тебя, значит, есть и душа, и разум?! — Белый Рыцарь как-то сжался, уменьшился в размерах, и Ульхард подумал, что он вовсе не громила вроде быколюдов, а так, довольно тощий человечишко, мелкий даже телом. — Тебя я тоже придумал, ясно?! Скажешь, плохо? Тебя, этих фей, этих оборотней, этот лес… Лиму…
— Всё это смешная ложь, — сказал Ульхард. — Каждый знает, что Закатный Край — край краденых душ. У кого ты меня украл, воришка?
— Я сам придумал! — чуть ли не взвизгнул Белый Рыцарь. — Это моя идея!
— Твоя? Хорошо. Скажи мне, мой творец, почему я не могу привыкнуть к своему лицу? Кто были мои родители? Почему в библиотеке хранятся не книги, а пустые переплёты? В них были книги, которых ты не помнишь? Ты не смог украсть их тексты? Почему я не помню ни одного разговора с быколюдом? Их ты тоже недокрал до конца?
Взгляд Белого Рыцаря заметался по полу и стенам.
— Откуда взялась Лима? — продолжал Ульхард. Теперь он сделал шаг вперёд — и Белый Рыцарь отступил. — Сколько ей лет? Как погиб её брат?
— Да откуда я знаю?! — слезливо взмолился Белый Рыцарь. Теперь он и впрямь выглядел жалко. — Я как-то не продумывал… какая разница?
— Почему я иногда вспоминаю то, чего не пережил? Где лунное озеро с лилиями, принадлежавшее феям? Почему и у волкопсов, и у серых стражей, и у каждого из нас иногда бывают воспоминания о других местах? — Ульхард схватил Белого Рыцаря за ворот на груди и рванул к себе. — Кто я на самом деле, ты, вор?! Верни моим подданным их настоящую судьбу!
— Да что ты сделаешь… — хныкнул Белый Рыцарь, пытаясь отстраниться. — Ты вообще не существуешь, ты так, фантазия. И твоего Закатного Края нет, всё это выдумки. Чего ты ко мне пристал… Вот не буду придумывать дальше — и вы все пропадёте. И всё.
— А что ты, собственно, придумал, кроме глупостей и смертей? — Ульхард стряхнул Белого Рыцаря с рук — и тот едва удержался на ногах. — Почему здесь нет Лимы? Ты не знаешь, что с ней делать, да? Ты заставил фей замолчать, потому что не можешь себе представить, что они говорят? Ты не знаешь, как договориться со мной, потому что понимаешь, что изоврался и мне и сам себе, верно?