Краем глаза
Шрифт:
— Спасибо, Эдом. А что она делает этим утром? Джолин, хоть и пыталась, не могла скрыть разочарования.
Так же как любой другой житель города, она предпочла бы увидеть на пороге своего дома Агнес, а не Эдома. Но он нисколечко не обиделся.
— Ночью она родила, — поделился он доброй вестью. Радостно вскрикнув, Джолин тут же сообщила об этом своему мужу Биллу, которого в гостиной не было.
— Билл, Агнес родила!
— Мальчика, — добавил Эдом. — Назвала его Бартоломью.
— Это мальчик, его
На улице, в универсале, остались коробки с продуктами, ветчина, консервы для Клефтонов. Эдому поручили принести их потом, перед самым отъездом.
Агнес полагала, что пирог и дружеская беседа создадут должную атмосферу и эти продукты будут выглядеть не милостыней, а дружеским подарком.
В маленькой, но очень чистой и светлой кухне пахло корицей и ванилью.
Билла не было и здесь.
Джолин отодвинула стул от обеденного стола.
— Садись, садись!
Поставила пирог на столик у плиты, достала из буфета три фаянсовые кружки.
— Готова спорить, это необычный мальчик, очень красивый мальчик,так?
— Я его еще не видел, — ответил Эдом. — Утром говорил с Агнес по телефону. Она сказала, что мальчик замечательный. На голове много волос.
— Он родился с волосами на голове! — прокричала Джолин мужу, наполняя кружки горячим кофе.
Из дальнего конца дома донеслось ритмичное постукивание: Билл направлялся к кухне.
— Она говорит, что самое удивительное в нем — глаза. Она говорит, изумруды и сапфиры. Называет их «глаза от Тиффани»:
— У мальчика потрясающие глаза! — прокричала Джолин Биллу.
Пока Джолин ставила на стол тарелки и кофейный кекс, появился Билл, тяжело опирающийся на две крепкие трости.
Ровесник Джолин, выглядел он лет на десять старше. Волосы посеребрило время, но за одутловатость и красноту лица ответственность делили болезнь и лекарства.
Ревматический артрит скрутил ему бедра. Ему давно следовало перейти на костыли или сесть в инвалидное кресло, но он упорно обходился тростями.
Гордость заставляла его продолжать работать и после того, как боль стала невыносимой. Но последние пять лет он уже не работал и пытался, без особых успехов, жить на пособие по инвалидности.
Билл осторожно опустился на стул, повесил трости на спинку, протянул правую руку Эдому.
Болезнб изуродовала и руку, костяшки пальцев распухли, потеряли форму. Эдом едва пожал ее, опасаясь, что даже легкое прикосновение может вызвать боль.
— Расскажи нам все, что знаешь о ребенке, — попросил Билл. — Где они отыскали такое имя… Бартоломью?
— Точно не знаю. — Эдом взял у Джолин тарелку с куском кекса. — Насколько мне известно, в составленном ими списке имен оно не значилось.
О ребенке он практически ничего не знал, только то, что услышал от Агнес. И уже
Тем не менее повторил все снова. Тянул время, пытаясь избежать вопроса, который заставил бы его поделиться с ними и плохими новостями.
Но Билл задал этот вопрос:
— Наверное, Джо раздувается от гордости?
Эдом как раз набил рот кексом, поэтому получил еще одну возможность потянуть с ответом. Долго жевал и лишь потом, заметив недоуменный взгляд Джолин, кивнул, словно отвечая на вопрос Билла.
За этот обман ему пришлось заплатить. Кивнув, он вдруг понял, что не может проглотить прожеванный кусок кекса. Тот никак не желал покидать рот. Боясь, что закашляется, Эдом схватил кружку с кофе и потоком горячей черной жидкости отправил кекс в желудок.
Он не мог говорить о Джо. Сообщив новость, он как бы второй раз убивал Джо. Пока он молчал, Джо словно и не умирал. Слова убили бы его. Пока Эдом не произносил этих слов, Джо оставался живым, во всяком случае, для Джолин и Билла.
Безумная мысль. Иррациональная. Тем не менее он не мог рассказать Клефтонам о смерти Джо: не поворачивался язык.
И вместо этого затронул более чем уместную тему: Судный день.
— Вам не кажется, что на дворе погода под землетрясение?
— Для января это отличный денек, — удивленно ответил Билл.
— Землетрясение тысячелетия запаздывает, — предупредил Эдом.
— Тысячелетия? — нахмурилась Джолин.
— В регионе Сан-Андреас каждые тысячу лет должно быть землетрясение силой не меньше восьми с половиной баллов по шкале Рихтера, чтобы снять напряжение в разломе. Очередное запаздывает уже на сотню лет.
— Нет, оно не произойдет в день рождения сына Агнес, это я могу гарантировать, — возразила Джолин.
— Он родился вчера, а не сегодня, — мрачно уточнил Эдом. — Когда произойдет землетрясение тысячелетия, небоскребы сложатся, как карточные домики, мосты рухнут, вода прорвет дамбы. В три минуты между Сан-Диего и Санта-Барбарой погибнет миллион человек.
— Тогда я, пожалуй, съем еще кусок кекса. — Билл пододвинул свою тарелку к Джолин.
— Нефте- и газопроводы дадут течи, взорвутся. Море огня захлестнет города, убьет новые сотни тысяч.
— И ты делаешь такие выводы, исходя из того, что мать-природа даровала нам в январе теплый, солнечный день? — спросила Джолин.
— У природы нет материнских инстинктов, — спокойно, но очень убедительно заявил Эдом. — Думать иначе — чистой воды сентиментализм. Природа — наш враг. Она — безжалостный убийца.
Джолин уже хотела наполнить его кружку, но передумала.
— Может, тебе больше не надо кофеина, Эдом?
— Вы слышали о землетрясении, которое первого сентября 1923 года уничтожило семьдесят процентов Токио и полностью Иокогаму?