Крах атамана
Шрифт:
Признание Абдулки подтвердил и Михайлов. Долго изворачивался, врал, то и дело менял показания. Бойцов был терпелив, хотя ему очень хотелось расквасить бандиту наглую физиономию. В конце концов Михайлов долгим и неумным враньем сам себя загнал в угол, завыл по-волчьи, заистерил, кося под юродивого, но вскоре как оцепенел, монотонно стал отвечать на вопросы. Уже не врал.
Оказалось, что третьего марта, в то же самое, по иронии судьбы, время, когда Бойцов и Платов направлялись к Кадалинскому постоялому двору, трое ленковских субчиков, взяв с собой винтовку, появились в кустах у подножия Яблонового хребта, обсматривая пустынный Витимский тракт.
Это были девятнадцатилетний Захар Жежко (именно ему накануне дал на сохранение для будущей поездки с Ленковым на Черновские Копи трехлинейную винтовку боец карбата при правительстве ДВР Федор Липин, уже снабжавший ленковцев оружием), Григорий Михайлов и Абдул Хобсов, которых два месяца назад выпустила из тюрьмы комиссия по разгрузке.
Захар жил с матерью Екатериной Романовной и пятилетним братом на окраине пригородного поселка Читы-первой, или, как говорили по-другому, в выселке Дальнего вокзала, по Верхне-Больничной улице в собственном доме. До начала 1922 года работал чернорабочим в Читинских железнодорожных ремонтных мастерских. Здесь его и присмотрел, тоже работавший в мастерских, Василий Попиков. И… познакомил с Ленковым. Тот поначалу в дело Захара не брал, но изредка Попиков на сходки его приводил: присматривался атаман к новичку. После попросил приютить на первое время, за плату, конечно, освобожденных из тюрьмы Михайлова и Хобсова.
Екатерина Романовна возмутилась, увидев, что за квартирантов привел сын. Грязные, в рваных обносках!
– Мамаша, не лезьте не в свое дело! – прошипел в кухне ей Захар. – Сами увидите, что за их постой оплата будет добрая! Только рот держите, мамаша, на крючке…
Вскоре в доме появились деньги и продукты, что Екатерину Романовну вполне удовлетворило. Больше она не кривилась и никаких вопросов не задавала, хотя отлично понимала, чем занимаются постояльцы, а с ними и ее сын. Молчала, когда они, напившись, что происходило все чаще, нестройно орали песни, пересыпали свою болтовню густым матом. В сытости ей беспокоиться и думать тревожные думки не хотелось…
Гришку Михайлова, двадцатилетнего парня родом из Томской губернии, занесло в Читу в ноябре 1920 года. Служил во 2-м запасном полку, прибывшем из Иркутска. Но угораздило служивого по пьянке потерять секретный казенный пакет, засургученный пятью массивными печатями, который ему поручили доставить из Верхнеудинска в Читу.
За утерю был арестован и оказался в Читинской тюрьме, где и познакомился с тридцатишестилетним Абдулом Сариб-Гиреем Хобсовым, давно ступившим на преступную дорожку.
По освобождении пошли, как Абдулка говорил, к его земляку – кривому Ибрагиму Кузум-Оглы, содержателю харчёвки на Старом базаре. Так и оказались субчики-голубчики в рядах ленковской шайки.
Вскоре после заселения к Жежко, вышли на первое дело. Это и было ограбление крестьянина Дидина на Московском тракте. Удача вскружила голову. Еще пару раз напали на селян, уже втроем, – сошло с рук. Аппетит нарастал…
– Ну и што? Одне у нас тряпки да харчи в наваре! Иде настояща добыча? Али воопче неспособны?! – подзадоривал Захар подельников. – Надо идти на стоющее дело!
– Это куды? Казначейство грабить? – осклабился Гришка.
– Погоды язык чэсат! Нада на тракт за Вэрх-Читу, на пэрэвал, ыдти! Там залатой песок возят, там буряты с пушнынай – отрывисто, гортанным голосом обрезал его Хобсов.
– Уразумели мы, Абдулка! Дело гутаришь, – кивнул Жежко.
Предложи он другое – тоже бы не спорили. Когда Ленков устраивал Абдулку и Гришку к Жежко на квартиру, то при них, не снижая голоса, приказал Захару:
– Если решу, что работать будете со мной, то ты в тройке – голова. И закручивай этих. Верти так, чтобы по струнке ходили. Про наши порядки поведай, чай, на сходе был, когда Заима опустили в прорубь? Вот и хорошо. Наведи инструктаж, что у нас за отступление от дисциплины, оттырку или предательство… Ну, ты понял…
Вечером новоявленная бандитская тройка отправилась в путь. Около противочумной станции, верстах в двух, зашли в пустую хибарку, разложили огонь, попили чаю и улеглись спать. С восходом солнца проснулись – тракт отсюда хорошо виден: по нему в сторону города уже ехало немало народа.
– Людышэк многа, однако, нэ выйдэт здэес, – покачал башкой Абдулка.
– Сказал же, идем к хребту, есть там одно местечко, – отрезал Жежко.
По дорожной обочине топали до тех пор, пока тракт не начал потихоньку забирать вверх. А неяркое солнце уже вскарабкалось на полуденную высоту.
Остановились, запалили костер, почаевничали. Через час с небольшим опять двинулись в гору. Движение по тракту – как обрезало. Только версты через четыре навстречу попались сначала два возчика с дровами, потом мужик и баба с тремя возами сена.
– Знакомые, с Кенона, – проговорил Жежко, провожая взглядом возы.
– Которые? Где мужик с бабой? – спросил Гришка Михайлов.
Захар кивнул. Он помрачнел. День неумолимо катился к вечеру и пропадал впустую.
– Здеся ночевать будем, – ткнул рукавицей на окруженную соснами и кустами багула полянку. – Чево зазаря ноги бить. Скараулить и тут место подходящее…
– Да-а, – скривил губы Гришка. – Фарт не идёт, а, братаны?
И, дурачась, пропел:
Не налетчики мы известныя,А мы лешие да облезлыя!..– Заткнись! – только и ответил Захар.
Наломали веток, натащили сушняка. Яркое жаркое пламя с гулом вонзилось в небо. Примостились поудобнее к огню, подвесили две манерки со снегом. Для чая и похлебки.
Вскоре вода забурлила, из мешочка Захар осторожно всыпал пшена, бросил порезанное на кубики старое зажелтевшее сало. Абдул отломил от куска, завернутого в тряпицу, пригоршню карымского чаю, ссыпал в другой котелок, размешал деревянной ложкой.
Начало темнеть, когда раздался стук множества копыт – проехали четверо крестьян на шести подводах, груженных заледенелой рыбой и мясом, разделанным на полутуши. Обоз шел в Читу. Увидев сидящих у костра, крестьяне настороженно оживились, поправили ружья. Осталось только проводить их взглядом.
– Богатый день! – с издёвочкой бросил Гришка.
– И на старуху бывает проруха, – вздохнул Захар, понимая, сколь шатким стало его атаманство в этом маленьком войске.
– На, жри, – облизывая ложку, протянул ему манерку с похлебкой Гришка. – Эх-ма, еще бы бабу! Да нажарить ее тут у костра! Слышь, Абдулка, стал бы бабу?