Крах дипломатического «Согласия»
Шрифт:
– Франции выгодно сохранить Австрию, которая исчезнет, если начнётся эмансипация её составляющих народов: немцев и славян. Франция и так много потеряла при дроблении Турции, и мы допускаем ту же ошибку с Австрией, – произнес советник Дульсе.
– Это все только в планах, Австрийская империя еще существует, – поправил его Нуланс.
– Еще – это важное слово, – уточнил свою позицию советник, – и сколь долго это продлится, знает только Бог войны.
– Чем больше я думаю, – поддержал тему беседы де Робиен, – тем больше уверен, что нам не стоит восторгаться «правом народов на свободу собой распоряжаться». Мне нравится
– Скажете тоже, граф. Если в интересах Франции надо будет разрушить империю, мы ее разрушим. Мнение каких-то там народов ничего не значит. В Европе есть три главных нации и они будут решать судьбы мира, – заявил Дульсе.
– Кого вы имеете в виду, Англию, Францию и Россию?
– Россию ни в ком случае, это исключено, – замахал руками посол, – здесь просто не с кем сейчас договариваться. Германия была и остается великой европейской державой. Да, сейчас мы воюем с бошами, но когда наступит мир, с их мнением все равно придется считаться.
– Господа, а я хочу рассказать вам свежую историю, что такое мир простых людей, видимый, например, с облучка извозчика.
– Любопытно, – ответили присутствующие. Робиен вспомнил недавний случай, имевший место в предпоследний день декабря. Он с приятелем возвращался вечером на санях с Васильевского острова, завязали разговор с возничим.
– Что за времена, – жаловался тот, – чтобы прожить, нужно принести к концу дня 60 рублей, а прежде 4–5 рублей хватало на все нужды.
Приятель дипломата сказал извозчику всё, что думал о союзниках и о врагах. Возничий выслушал и дал восхитительный, достойный пера Толстого, ответ: «Мне это всё равно, все едят хлеб, как и мы».
Публика снова зашумела.
– Мужланам недоступны высокие материи, – выждав паузу сказал посол, – их мнение ничего не решает, будет приказ, и этот мужик умрет, но выполнит его.
– Вы не знаете России, – запальчиво крикнул Садуль.
– А вы не знаете жизни, – парировал Дульсе, он всегда стоял на страже достоинства господина посла и не мог допустить, чтобы кто-то проявлял неуважение.
Граф де Робиен задумался. Благодаря этому смелому человеку в потрепанном армяке он прочувствовал всю поэзию русской души. В ту холодную и ясную ночь, когда снег скрипел под копытами лошади и салазками саней, русский мужик рассуждал попросту о самых сложных вещах. Он был на войне, «поймал» три немецких пули, одна из которых обездвижила его руку, но он не испытывал никакой ненависти к врагам. «Все ели хлеб, как мы», – вспомнил граф слова возницы. Какой урок для тех, кто намеревается единолично править миром!
В декабре 1917 года в России боролись две деструктивные силы: стихия народного бунта и неприятие революционной реальности. Все попытки услышать голос здравого смысла были обречены на провал, и это толкнуло большевиков на ужесточение режима, на конфронтацию с союзниками и сближение с Германией. В первый день русского нового года дипломаты с удивлением в этом убедились. Это стало новой реальностью, к которой страны Антанты оказались не готовы.
Глава 8
В
Неделю назад он принял полномочия от покинувшего страну посла Великобритании Бьюкенена и стал дуайеном дипкорпуса.
На новом посту Френсис чувствовал себя уверенно. За его плечами кроме карьеры успешного бизнесмена были годы службы мэром Сент-Луиса, губернатором штата Миссури и даже министром внутренних дел в правительстве президента Кливленда. Не было у миссурийца только дипломатического опыта. Но это пустяки. Выходец со Среднего Запада Дэвид Френсис всегда полагался на собственное понимание ситуации, предпочитая сначала решить проблему, а потом сообщить об этом вышестоящему начальству. Госсекретарь Лансинг никогда бы не одобрил его выступление пред толпой с балкона посольства, о котором по Петрограду уже ходили легенды. Но этот храбрый поступок имел свою политическую подоплеку – о нем после Соединенных Штатов стали говорить как о решительном и храбром человеке.
В тот вечер старшине дипкорпуса одной храбрости оказалось маловато. Вечер в театре был в самом разгаре. Несмотря на революционное время, спектакли шли регулярно, и билеты на балет, как всегда в России, было трудно купить, особенно если не имелось соответствующих связей. Для дипломатов всегда делали исключение, была специальная бронь.
Френсис не мог назвать себя завзятым балетоманом, но бывать на культурных мероприятиях считалось признаком хорошего тона. Балет очень любила супруга посла Джейн Френсис, которая, как и многие жены дипломатов, покинула Россию после начала революции. Именно ей адресовал свои послания слуга Френсиса негр Филип Джордан.
Супруга приучила посла к посещению спектаклей ведущих театров Петрограда: Александринского, Михайловского и знаменитой Мариинки. Противиться лицезрению великолепных постановок всемирно известного русского балета было бы в высшей степени неразумно, и Френсис охотно уступил супруге. После отъезда жены посол изредка продолжал баловать себя обществом служителей Мельпомены.
Френсис с личным секретарем и военным советником заняли одну из боковых ложей. В антракте к дипломатам проник первый секретарь посольства Норман Армор и взволнованно доложил послу:
– Только что стало известно, что большевики арестовали румынского посланника графа Диаманди вместе со штатом сотрудников.
– Это невозможно, – выслушав помощника, заклокотал от ярости Френсис, – большевики не власть, а какая-то банда, настоящая власть должна уважать международное право и, в первую очередь, дипломатический иммунитет. Сегодня Диаманди, а завтра кто-то еще? Мы должны немедленно отреагировать на это.
– Причина ареста в том, что румыны арестовали в Бессарабии агитаторов из числа революционно настроенных солдат одного из полков. Такие у нас сведения, – продолжал Армор, – источник самый надежный – наш коллега и персона, входящая в высокие большевистские кабинеты, полковник Роббинс. Он рассказал, что арест спровоцировала телеграмма Троцкого из Брест-Литовска. В связи с провокациями румынской стороны он просил принять срочные меры. Это было нужно для воздействия на немцев в ходе переговоров. Своим демаршем Советы рассчитывают надавить на союзников.
Конец ознакомительного фрагмента.