Крах проклятого Ига. Русь против Орды (сборник)

Павлищева Наталья Павловна

Никита быстро пробирался проулками к знакомому двору. Столько раз по этой тропинке бегал, что мог бы и с закрытыми глазами пройти. Привыкшие к нему псы пропустили, хотя и следили злыми глазами за пришедшим. У Никиты мелькнула мысль, что с хозяином двора ссориться не след, ежели однажды освободит этих чудищ от цепей, то и хоронить будет нечего, порвут в клочья.

Но он не собирался ссориться, напротив, норовил подружиться поближе. На стук в дверь изнутри отозвался недовольный сонный голос:

– Кого черти несут в неурочный час?!

Чуть обидевшись на поминание нечистой и неурочный час (только-только солнце село), Никита буркнул:

– Свои… открывай!

– Свои… – проворчал старый слуга Некомата Овдей. Он терпеть не мог «ушлого», как говорил, Никиту. – Свои у нас купецкие али иноземные, а ты кто?

– Знаешь ведь, что от Ивана Васильевича прислан! – огрызнулся Никита, старательно вытирая ноги. Некомат страшно не любил грязи на подошвах и откровенно морщился, если видел, что кто-то топал по дому после луж.

Все у них не по-людски! У боярина тоже вон ковры, конечно, на них Никита грязным не полезет, сам соображает, что нельзя, но у купца по всему дому половики расстелены, хоть на руках ходи, чтоб не пачкать. Сам Некомат так разодет, что среди толпы вмиг узнаешь, на москвичей не похож. Идет, точно белая ворона, кто видит впервые – вслед оборачиваются. Но купец горд, даже глазом на глупых московитов не косит, себя уважает.

Есть за что, Никита точно знал, что в закромах этого дома битком набито злата и серебра. Потому и псы злы, и слуги тоже, чуть смеркнется, никого чужого в ворота не пустят, проси не проси. Никита не чужой, и старается все больше стать своим. Не то чтобы ему нравился сам Некомат или его одеяние, а просто чувствовал, что за купцом такая силища, что с ней вынуждены считаться все. А силища эта – деньги.

Не одни Некоматовы, это Никита тоже понял, еще много чьи. О них и говорил глупому Семке, но твердил иносказательно, нельзя же открыто сказать, что речи ведутся супротив князя Дмитрия Ивановича, чтоб сменить того. Никита невольно слышал такое не раз, доверял ему Иван Васильевич, потому и посылал с тайными вестями к купцу. Писать боязно, вот и передавали иногда на словах. Конечно, все больше они говорили меж собой с глазу на глаз, но и обрывков хватало, чтобы понять: недолго великому князю Дмитрию Ивановичу на своем месте сидеть!

Недолго, потому как купецкое слово супротив него, не дает молодой князь чего требуют купцы, и Иван Васильевич тоже супротив. Чего проще – Дмитрия Ивановича вон, великое княжение Михаилу Александровичу Тверскому, тот сговорчивей, а на Москву Вельяминова посадить, чтоб правил всласть! На это деньги нужны, но Некомат обещал немало.

Однажды Никитка все же поинтересовался у хозяина: а чего же князь купцам не дает? Тот поморщился, точно от зубной боли:

– Пушной промысел под себя взять хотят…

– Ишь ты! Руки-то загребущие!..

– Замолчь! Не твоего ума дело!

Больше не спрашивал, нутром стал понимать, что не добро купцы иноземные затеяли, Москва на том пушном промысле огромные доходы имеет, ежели под себя заберут, то и совсем хозяевами станут. И так уж вторые после ордынцев!

– Чего пришел? – сердито покосился на вошедшего Некомат. Никите хотелось огрызнуться в ответ, мол, не своей волей сюда явился, но смолчал. Пересказал, что велел Иван Васильевич про княжеский съезд в Переяславле, и стоял, ожидая ответа.

Купец молча пожевал губами, зло дернул щекой и кивнул:

– Про Переяславль, скажешь, я и без боярина давно все знаю. А к нему завтра буду к вечеру. И не один…

Господь расстарался, когда помещал Клещино озеро столь красиво меж берегов. На Руси много красивых рек и озер, но чтоб так… Недаром Переяславль-Залесский любил князь Александр Невский! Не только за то, что родные места, еще за красоту редкую. Город потому и назван Залесским, что вид на него и озеро открывается вдруг после густых лесов.

Ордынцы леса немало извели, когда жгли все вокруг, в сушь великую тоже горел, и сами переяславцы порубили на дома и дрова. Но все равно и леса густые, и озеро красоты редкостной. Снетки в нем водятся замечательные, да и сельдь тоже не хуже заморской.

Князь Дмитрий Иванович в Переяславле частый гость, как во Владимир едет, так и навещает свою родовину, доставшуюся от прадедов. И стену городскую его велением ставили. За одно лето управились, хороша стоит.

А теперь вообще большая радость: привез князь свою женку-любушку рожать дите в город на Клещином озере! А с ними (вот счастье привалило!) приехал митрополит Алексий и, главное, преподобный Сергий, что из Радонежа!

В ноябре Клещино озеро не в самой красивой поре, листья уже облетели, птицы косяками потянулись вон, но княгине не до того. Она родила сына, крестили Георгием, и кто крестил, сам преподобный Сергий! Радость всем: великому князю Дмитрию Ивановичу, одного сына Господь прибрал, зато другого дал! Княгине радость – здоровенький мальчонка родился, вон как сразу в материнскую грудь вцепился! И горожанам радость – и от князей, и от митрополита с игуменом. В храмах что ни день, то службы, на которые валом валит народ.

Но князь Дмитрий Иванович на большее замахнулся, и стали вдруг съезжаться в Переяславль другие великие и удельные князья! Дмитрий Константинович приехал (понятно, дед новорожденному все же!), сыновья его Василий и Семен, множество удельных князей…

Когда Переяславль заполнился множеством людей, а в княжеских палатах стало не повернуться от гостей, Евдокия вдруг спросила у мужа:

– Митя, а ведь ты не ради Юры всех сюда позвал?

Тот кивнул:

– Не только. Посмотри, кто приехал. Это все, кто за меня пойдет, если станет нужно. А не приехали Михаил Тверской да Олег Рязанский. Вот на них я рассчитывать не могу.