Крах СССР
Шрифт:
Одной из важнейших операций перестройки по развалу СССР было категорическое отрицание критически важного инструмента государства — насилия. Была предпринята атака на монопольное право государства на легитимное насилие и обязанность использовать это право в целях безопасности страны, общества и личности. Эта атака, началась еще при Н.С. Хрущеве, когда была идеологизирована в антисоветском ключе проблема «сталинских репрессий». Саму эту проблему здесь мы не будем разбирать, к моменту перестройки она стала уже предметом истории, и в любом случае не в интересах страны и народа было превращать этот предмет в оружие войны против СССР не 30-х, а 80-х годов XX в. Но нагретая «гласностью»
В 1989 г. пресса крушила правоохранительные органы, так что в московской прокуратуре за два месяца уволились почти все следователи — не желали работать в обстановке травли. Тогда забойной поговоркой в прессе была такая: «Лучше оставить на свободе десять преступников, чем посадить в тюрьму одного невиновного». Выкопали и вытащили все судебные ошибки за много лет— смотрите, мол, как советские суды сажают невиновных. Никто и слова тогда не осмелился возразить [91] .
91
Заметим, что отвращение к государственному насилию распространялось - именно на советское государство, а насилие, например, в США вызывало у наших демократов уважение.
А ведь здравомыслящий человек, подумав, должен был бы спросить: а почему на свободе надо оставить десять преступников, а не пять, не двадцать, не сто? Откуда такая мера? Меры и не было, речь шла о предоставлении свободы действий преступникам вообще, чтобы в период бесправья и полного паралича МВД, суда и прокуратуры разграбить государственную собственность да и обывателя «пощипать». Но ведь обыватели и приняли эту ложную дилемму! А глава государства, допустивший разгул преступников, становится палачом своего народа, даже если он допустил этот разгул из моральных соображений (боялся быть палачом).
Вспомним, как начиналась большая кровь в Средней Азии и на Кавказе. Бандиты начали в Фергане погромы против турок-месхетинцев. Они демонстративно сжигали их живьем, устроив большой кровавый спектакль, как разведку боем. За бандитами стояли организованные преступно-политические силы. Власть направила против бандитов, вооруженных автоматами и самыми современными средствами связи, безоружных курсантов. Мол, нельзя стрелять в граждан, у которых проснулось демократическое самосознание! Ведь ради этого пробуждения и замысливалась перестройка!
Та «разрешенная» кровь перевела все бытие Средней Азии в новую плоскость. М. Горбачев своим бездействием снял запрет на организованные массовые убийства по национальному признаку и на изгнание русских. Сожжение в Андижане шестерых безоружных русских солдат, ехавших в городском автобусе, также было «разрешено», а затем и прощено М. Горбачевым — и стало символическим событием, за «им накатил вал убийств.
На Северном Кавказе случай прозрачнее. В Чечне еще стояли гарнизоны и части Советской армии, действовали КГБ и МВД. Многие помнят, как было совершено первое, символическое убийство. Люди Д. Дудаева схватили офицера КГБ, который по обычным служебным обязанностям находился на очередном митинге. Еще ничто не предвещало будущей беды — в 18 ч центральное телевидение передало встречу репортеров с задержанным офицером. А уже вечером то же телевидение сообщило, что дудаевцы, выдали властям его труп— «он был судим и казнен народом».
Перед этим были сознательно запущены процессы, разрушающие «империю», ту сложную систему национальных отношений, которая была кропотливо создана за 200 лет. В советском проекте представление о жизнеустройстве по типу семьи выстраивалось в двух измерениях: социальном и национальном. В стране, где соединились в одном общежитии более сотни народов, национальное устройство было не менее важным, нежели социальное. Точнее, это были два среза одной системы, социальное и национальное не существовали друг без друга.
В информационно-психологической подготовке политических акций по развалу СССР принял участие весь цвет либерально-демократической элиты. Сразу после ликвидации СССР многие номенклатурные гуманитарии стали откровенно излагать свои антисоветские представления, которые до этого распространяли полулегально. Вот, историк и заведующий сектором Института востоковедения АН СССР А. Празаускас пишет: «СССР силой и посредством тотального контроля удерживал вместе разноплеменной мир, своеобразный евразийский паноптикум народов, не имевших между собой ничего общего, кроме родовых свойств Homo sapiens и искусственно созданных бедствий» [147].
Вот еще несколько кратких утверждений из огромного потока программных сообщений в широком диапазоне авторов. Историк Ю. Афанасьев: «СССР не является ни страной, ни государством… СССР как страна не имеет будущего». Советник президента Г. Старовойтова: «Советский Союз— последняя империя, которую охватил всемирный процесс деколонизации, идущий с конца Второй мировой войны… Не следует забывать, что наше государство развивалось искусственно и было основано на насилии».
Историк М. Гефтер говорил в Фонде Аденауэра об СССР, «этом космополитическом монстре», что «связь, насквозь проникнутая историческим насилием, была обречена» и Беловежский вердикт, мол, был закономерным. Писатель А. Адамович заявлял на встрече в МГУ: «На окраинах Союза национальные и демократические идеи в основном смыкаются — особенно в Прибалтике». В 2005 г. в докладе Горбачев-фонда развал СССР оправдывают так: «Не секрет, что Советский Союз был построен на порочной сталинской идее автономизации, полностью подчиняющей национальные республики центру. Перестройка хотела покончить с такой национальной политикой» [140].
При чем здесь «порочная идея» 1920 г. — ко времени перестройки СССР пережил несколько исторических эпох, прошел самые тяжелые испытания.
В 1991 г. был проведен референдум с провокационным вопросом; надо ли сохранять СССР. До этого сама постановка такого вопроса казалась абсурдной и отвергалась массовым сознанием. Теперь сам президент заявил, что целесообразность сохранения СССР вызывает сомнения и надо бы этот вопрос поставить на голосование.
Но надо сказать, что одни только «западники» не могли бы легитимировать в глазах достаточно большой части интеллигенции развал страны, а значит, и поражение России в тяжелой холодной войне. Немалую роль тут сыграли и «патриоты», отвергавшие имперское устройство России (и СССР). Исходя из представлений этнонационализма они пытались доказать, что сплотившиеся вокруг русского ядра нерусские народы Российской империи, а затем СССР, истощают жизненные силы русского народа — грубо говоря, «объедают» его. Представители «правого» крыла разрушителей межнационального общежития СССР высказывали совершенно те же тезисы, что и крайняя «западница» Г. Старовойтова (иногда совпадение у них почти текстуальное).
Перестройка стравила народы! Ее «прораб» А. Нуйкин довольно вспоминает в связи с войной в Нагорном Карабахе: «Как политик и публицист, я еще совсем недавно поддерживал каждую акцию, которая подрывала имперскую власть. Поэтому мы поддерживали все, что расшатывало ее. А без подключения очень мощных национальных рычагов ее было не свалить, эту махину» [128]. Возбуждая агрессивную этничность как таран против СССР, антисоветская интеллигенция заведомо жертвовала демократическим проектом — она открывала путь этнократическим режимам.