Крах СССР
Шрифт:
Студенты даже не поняли, почему из-за их пустячного бойкота какого-то жалкого буфета в общежитии сбежались руководители МГК КПСС! Даже, наверное, возгордились от такого внимания. Их увещевали и ректор МГУ академик И.Г. Петровский, и старые преподаватели, и даже поварихи («уговаривали, обещали, пугали») — все напрасно.
Кстати, примечательно поведение тех, кто в годы перестройки вдруг выступил как яростные, на грани патологии, враги советского строя. Кто бы мог подумать, что А. Бутенко, который в своем антикоммунизме переплюнул самого А.Н. Яковлева, был тогда заместителем секретаря партбюро философского факультета МГУ по пропаганде и агитации! Его критиковали: «Он знал, что происходило на Стромынке, но не приехал, чтобы разъяснить студентам, свалил все на секретаря». Поминается и «коммунист
Можем считать, что тот путь, на который встали студенты, пожелавшие «раскачать Ленинские горы», привел именно туда, куда и должен был привести. Значит, надо подвести итог, хотя бы оттолкнувшись от тех же жгучих проблем нашей современности, которые тогда толкнули этих гуманитариев на мятеж. В буфете они обнаружили несколько килограммов плохих сарделек! Так пусть их дети-студенты сегодня что-нибудь попробуют обнаружить в буфете или столовой: хоть МГУ, хоть Макдональдса. Какую «козью морду» им сделают охранники! Похоже, эти гуманитарии и сегодня не понимают разницу между тем буфетом на Стромынке — их буфетом— и нынешними буфетами с шаурмой и хот-догами.
Но допустим даже, что не понравились нынешним студентам-демократам сардельки. Ах, «нас кормят плохо и дорого»! Да, кое-где и сегодня, при антисоветской власти, кормят дороговато. Почему же не видно бойкотов? Может, наш креативный класс любит питаться, как скот? Хотелось бы услышать на этот счет рассуждения «шестидесятников». Хоть какие-то проблески рефлексии должны у них быть. Как они считают: если студенты МГУ вдруг откажутся есть сардельки, к ним примчатся уговаривать деятели из Администрации Президента или из МГК «Единой России»? Почему такое равнодушие к позиции нынешних гуманитариев?
Сегодня студент прекрасно знает, что если он откажется есть сардельки, то «работники торговли и общественного питания» спокойно ему скажут: «А ты сдохни — и никаких проблем». Никто не станет этого студента ни увещевать, ни оправдываться перед ним [47] . И тут очень наглядна разница между тем, что студенты имели на Ленинских горах, и тем, что они получили на Воробьевых горах в результате долгой борьбы «шестидесятников». И надо в уме ее зафиксировать — из нее вырастают и все остальные различия.
47
В примечании автор сообщает, что через несколько лет жулики на комбинате общественного питания МГУ были арестованы и осуждены. Но это сделали не путем прямой демократической акции студентов, а правовым способом — следствие, суд, никакого шума. Забастовщики же, судя по статье, хотели именно прямой демократии: бойкот — забастовка — суд на площади.
Да, партком тогда был не на высоте. Е. Таранов в журнале «Свободная мысль» (бывшем журнале «Коммунист») с иронией приводит реплики ректора И.Г. Петровского, проректора Г.Д. Вовченко. Да, они были в растерянности, В их семье взбунтовались избалованные дети, а они, оказывается, утратили с ними общий язык. И.Г. Петровский говорит на заседании парткома: «У нас за последнее время был целый ряд больших неожиданностей. Все было хорошо. Вдруг забастовка. Говорили о том, что мало практической работы в лабораториях… и вдруг— забастовка. Я не знаю, что может быть завтра. Вообще это страшно! Мы не знаем обстановки, в которой мы находимся… Это меня пугает». По мне, так это пророческие слова умного человека. И над ними смеются в 1993 г.! От чего свободна эта «Свободная мысль», так это от разума.
Тогда на Стромынке преподаватели из парткома сказали студентам простую и верную вещь: бойкот— это политический вызов. Это не советский метод. А студенты-гуманитарии этой простой вещи не поняли! Они не поняли, какие методы советские, а какие— не советские. Они не понимали, чем методы «общества-семьи» отличаются от методов «общества-рынка». И люди, которые таких вещей не понимали, стали гуманитарной элитой нашего общества. Они это общество убили, не понимая, что делают. Вот почему ректору было страшно.
Глава 9
Смена культурно-исторического типа СССР
Мы стоим перед фактом: советское общество и государство не справились с задачей обновления средств легитимации общественного строя в процессе смены поколений, не смогли обеспечить преемственность в ходе смены культурно-исторического типа, которая происходила в ходе модернизации и урбанизации и совпала с кризисом выхода общества из мобилизационного состояния 20–50-х годов XX в. Таким образом, предпосылкой краха СССР стал цивилизационный, мировоззренческий кризис.
Напомним, что культурно-историческим типом Н.Я. Данилевский назвал воображаемую надклассовую и надэтническую социокультурную общность, которая в данный исторический период является носителем главных черт цивилизации. В нашем случае речь идет о России в форме СССР. Н.Я. Данилевский видел в этой воображаемой общности очень устойчивую, наследуемую из поколения в поколение сущность — народ, как бы воплощенный в обобщенном индивиде.
Исходя из опыта XX в. мы изменяем его концепцию и считаем, что цивилизация является ареной конкуренции нескольких культурно-исторических типов, предлагающих разные цивилизационные проекты. Ранее говорилось, что движущей силой советской революции был культурно-исторический тип, который стал складываться за полтора десятилетия до 1917 г., но «созрел» после Гражданской войны. Все цивилизационные проекты для России были тогда «выложены» в самой наглядной форме, культурно-исторические типы, которые их защищали, были всем известны и четко различимы, все они были порождением России.
Более половины XX в., самые трудные периоды, Россия (СССР) прошла, ведомая культурно-историческим типом «советский человек» (в среде его конкурентов бытует негативный, но выразительный термин homo sovieticus). Советские школа, армия, культура помогли придать этому культурно-историческому типу ряд исключительных качеств. В критических для страны ситуациях именно эти качества позволили СССР компенсировать экономическое и технологическое отставание от Запада. Мы можем описать социальный портрет людей советского типа с их культурой, ценностями, способностью к организации, к трудовым и творческим усилиям. Его символами стали такие монументы, как «Рабочий и колхозница» (Москва) и памятник «Воину-освободителю» (Берлин).
Появление этого типа — не природный процесс, это результат огромной культурной программы. В России произошло то, что до этого не наблюдалось нигде: культуру высокого, «университетского», типа открыли для массы трудящихся, их не стали отделять от элиты типом культуры. Это именно то, о чем мечтали русские просветители. В советское время уже как государственная программа началось это «общее дело» — снятие классовых различий через освоение единого языка и мира символов.
Выросшая именно из русской культуры советская школа подключила детей и юношество всех народов СССР, и прежде всего русский народ, к русской классической литературе. Этого не могло обеспечить социальное устройство царской России. A.C. Панарин пишет: «Юноши и девушки, усвоившие грамотность в первом поколении, стали читать Пушкина, Толстого, Достоевского— уровень, на Западе относимый к элитарному… Нация совершила прорыв к родной классике, воспользовавшись всеми возможностями нового идеологического строя; его массовыми библиотеками, массовыми тиражами книг, массовыми формами культуры, клубами и центрами самодеятельности, где» дети из народа» с достойной удивления самоуверенностью примеряли на себя костюмы байронических героев и рефлексирующих «лишних людей». Если сравнить это с типичным чтивом американского массового «потребителя культуры», контраст будет потрясающим… После этого трудно однозначно отвечать на вопрос, кто действительно создал новую национальную общность — советский народ: массово тиражируемая новая марксистская идеология или не менее массово тиражируемая и вдохновенно читаемая литературная классика» [134, с. 142–143].