Кракен

Мьевиль Чайна

Тремя тычками она назначила троих сотрудников. Все дружно повиновались. Бэрон открыл рот, будто собирался позвать ее обратно, но затем поколебался.

— Я, пожалуй, тоже пойду, — сказал он.

— Нет, — отрезала Коллингсвуд, уходя со своей маленькой командой; все четверо прошагали через раскуроченный дверной проем на вечернюю улицу.

— Куда мы, шеф? — обратился к ней один из офицеров.

куда мы идем колливуд? — спросил Весельчак.

Она всегда старалась окружать себя друзьями; дай ей волю, и вокруг Коллингсвуд оказались бы лишь благожелательные к ней существа. Но сейчас было трудно привлечь их внимание. Сейчас, когда время устремлялось к чему-то, что должно было обозначить его конец,

умы, воли, духи, квазипризраки и животные сущности, которые бы порхали бы вокруг нее в лучшие времена, стали капризными и слишком нервными, чтобы оказать существенную помощь. Оставался Весельчак с его бесхитростной свиной привязанностью и весьма ограниченными способностями к полицейской службе — он мог разве что излучать слова, так растянутые в мозгу Коллингсвуд, что сама она не могла сказать, слова ли это или имитация сирены, беспрерывно шепчущей теперь-тогда, теперь-тогдаили ни-нет, ни-нет.Она сама, трое мужчин, вертлявый свин и намерение исполнить закон. Всё.

— Весельчак, — сказала она.

Полицейские посмотрели на нее. Они уже знали от тех, кто прикомандировывался к ПСФС в прошлый раз, что не стоит задавать вопросы типа «С кем это вы говорите?» или «Что это за гребаная штуковина?».

— Весельчак, побегай немного вокруг, скажи мне, где сражаются. Посмотрим, что мы можем сделать.

хор колливуд сеймент

Коллингсвуд подумала о Варди, и ее охватили гаев и озабоченность одновременно. Надеюсь, вы в порядке, думала она. И если это так, то я, мать вашу, просто вне себя. Где вы, мать вашу? Мне нужно знать, что происходит.

Хотя — вправду ли? Не вполне. Это не составило бы большой разницы.

Она потратила несколько часов на просмотр записей камер видеонаблюдения ПСФС. Подобно рентгенологам, сотрудники ПСФС знали, на что смотреть, как истолковывать те или иные тени, что за фильтры применять для выведения нужного на передний план. Знали, где не более чем цифровой артефакт, а где и вправду ведьма разрывает мировую ткань.

По слухам и паршивым видеозаписям удалось выявить двоих, которые и не пытались прятаться: Госса и Сабби. Госса, который совершенно не обращал внимания на все залпы в его сторону, ни по какому поводу не впадал в панику и небрежно продолжал убивать. «Где мой босс? — спрашивал он у тех, кого калечил, у тех немногих, кто не умер сразу. — Я сосчитал до ста, стоя у стены, и настало время идти пить чай, а он по-прежнему где-то в саду, и тетушка уже волнуется», — и так далее. После непонятного, но благодатного для всех отсутствия он стал появляться со своим бессловесным мальчиком повсюду.

Что думали непосвященные коллеги из других отделов? Что это были нескончаемые сутки, полные беспричинных краж со взломом, свирепых грабежей и опасного вождения? Может, они считали это разборками между бандами, лопотали о переселенцах с Ямайки, косоварах или о ком-то еще? В некоторых докладах, Коллингсвуд знала точно, упоминались беглецы из мастерской Тату — голые мужчины и женщины, в которых были встроены лампочки, диоды, осциллографы, к ужасу рядовых граждан, убеждавших себя, будто это некая художественная инсталляция.

Коллингсвуд оперлась на стену и закурила, а ее товарищ молнией помчался через город, ища неприятности, как свинья трюфели, чтобы она смогла как-то помочь Лондону. «Это лучше, чем ничего, — подумала она, потом спросила себя: — В самом деле? — и ответила: — Да, в самом деле».

Мир опять накренился, пошатнулся — то есть схлопотал удар, а не закрутился в танце. Мардж чувствовала именно это. Она не вернулась домой с неудавшихся Армаггедонов. Пожить можно было и в других местах, если особо не привередничать. Она не знала, оставался ли вообще у нее дом, а если да, там явно было небезопасно, поскольку умирающий город вновь обратил на нее свое внимание.

«Да, это кайф, хм-хм, все в кайф». Boyzoneне

относились к любимчикам дьявольского айпода, но сейчас он довольно бодро лопотал свою версию их песни. Эта запись хранила Мардж в тот краткий миг, когда она почувствовала, что ее заметило голодное сознание млекопитающего бога.

Она находилась на каком-то новомодном углу в Баттерси, где бары не закрывались допоздна, с гордостью демонстрируя отфотошопленные плакаты фильмов категории «Б», и через двери, тротуар и собственные ноги ощущала «бу-бу» танцевальных басов. В окнах офисов горели огни, люди трудились посреди ночи, видимо уверенные, что в течение месяца у них по-прежнему будет работа и мир по-прежнему будет вращаться. Сквозь голос неумелого, сверхъестественного воплощения Ронана Китинга [83] Мардж слышала, как близ ресторанов и бистро шумели — словно время еще не перевалило за полночь — какие-то компании, а рядом с ними переулки вели в другой город.

83

Ронан Китинг — участник поп-группы Boyzone,популярный сольный исполнитель.

Эти улочки были освещены, как и более крупные, но оставались незаметными. Пейзаж вырождающейся магии, насилия и эсхатологического террора. Мардж могла бы поклясться, что слышала выстрелы в считаных метрах, всего лишь в нескольких метрах от мест, где выпивали хипстеры.

На самом деле она пребывала по ту сторону страха. Просто плыла по течению, просто шла, пытаясь перебраться через ночь, которую ощущала как последнюю.

Глава 67

В некоторых дружелюбных больницах, как известно, избегают вопросов о странных ранах и болезнях. Там есть тихие крылья, где можно пройти курс лечения от лукунду [84] , от лобзиковой болезни [85] , где никто не удивится, если пациент выдаст приступ расфазировки с миром. В одну из таких больниц доставили тяжелораненых лондонмантов, шепотом предупредив персонал, что пули в них могут вылупиться.

84

Таинственная болезнь, когда на теле вызревают подобия фурункулов, являющиеся человеческими головами. Описана в одноименном рассказе Эдварда Уайта (1866–1934), американского писателя и поэта.

85

Болезнь, описанная в комиксе «Ребенок-судья» (1980): части тела человека начинают исчезать, как бы вырезанные лобзиком.

Дейн привязался к крыше грузовика, точно какой-нибудь Одиссей. Его трясло на ходу, ослепляло то светом, то темнотой. Дейн вытягивал своего Кирка и размахивал им, выкрикивая имя Вати, — кукла сделалась антенной. Понадобилось долгое время, чтобы Вати ее отыскал.

— О боже, Дейн, — вдруг сказала фигурка.

— Вати, где ты пропадал?

Дейн заколотил в люк, и Билли выглянул, помаргивая от ветра. Вокруг него колыхался город — жирное тело, ковылявшее к сердечному приступу. Статуэтка кашлянула, будто что-то попало в ее несуществующее горло, будто ей отбили несуществующие легкие.

— Ты слыхал о лондонмантах? — спросил Дейн.

— Господи! — воскликнул Вати. — Я был там, господи. С нами разделались, Дейн. Привлекли штрейкбрехеров. Госс и Сабби вернулись.

— Они дерутся с вами? — спросил Билли. — Даже без Тату?

— Большинство парней Тату, должно быть, свинтили, — сказал Дейн. — Но если Госс и Сабби все еще при деле…

— Гриз нанял оружейников.

— Точно, — согласился Дейн. — Это он несет войну. Гризамент… Но почему он напал на лондонмантов?