Кракен
Шрифт:
Надо быть выдающимся психологом, чтобы так терроризировать, задабривать и управлять, а Тату чуял капитулянтов — как бедствующих, так и перешедших за грань бедствования. Вот так он и добивался своих целей. Он никогда не был просто головорезом. Просто головорезы почти никогда не поднимаются так высоко. Все лучшие головорезы — психологи.
— Значит, это не Гризамент забрал кракена, — сказал Билли; Дейн помотал головой, не глядя на него, — …Но мы к нему не пойдем.
— Слишком много всего… — Прошло какое-то время, и Дейн снова помотал головой. — Я не знаю. Не узнав побольше… Элу в этой драчке пришлось худо, а он был человеком Гризамента. Не знаю, кому
— Ты всегда работал на церковь? — отрывисто спросил Билли; Дейн так на него и не посмотрел.
— Сам знаешь, все мы устраиваем свои, ну, ты понимаешь… — сказал Дейн. — Свои маленькие восстания. — Либо официально разрешенное окольничество, либо скрытый кризис веры. Хочу обрести целомудрие и воздержание, но не сейчас [56] . — Я был солдатом. То есть солдатом в армии. — (Билли взглянул на него с мягким удивлением.) — Но я вернулся, так ведь?
56
Парафраз из «Исповеди» Блаженного Августина: «Господи, ниспошли мне целомудрие и воздержание, но не сейчас».
— Почему?
Дейн повернулся и посмотрел Билли прямо в глаза.
— А ты как думаешь? Потому что кракены — это боги.
Билли поднялся. Он замерз. Ноги у него скрючились, но он боялся шевельнуться, чтобы не потерять этот вид, этот угол, под которым он смотрел в окно, это внезапно пробужденное нечто.
— Что там такое? — спросил Дейн.
Хороший вопрос. Улица — да, фонари, да, кирпичи, тени, кусты, превратившиеся в лохматых темных животных, безличность поздней ночи, неосвещенные окна. Почему все это наполнено до краев?
— Что-то движется, — сказал Билли.
Невдалеке от границ города в их сторону направлялась какая-то буря. Тучи мчались произвольно, наобум, но через окно они представлялись самоорганизующимися чернилами, словно Билли наблюдал тайну, обладал способностью понять все происходящее в кроветворной системе метрополии. Но ничем таким он не обладал. С его-то неполноценными глазами?.. Дело было в стекле, оно давало ему нечто, некое мерцание, преломленный взгляд на зачаточный конфликт.
В это мгновение пробудились тысячи лондонцев. Схватка памяти и неизбежного разрушала узоры сна. Мардж проснулась, остро осознавая: случилось что-то новое. Бэрон, проснувшись, только и сказал: «Ну вот, дождались!» Варди же вообще не спал.
Находясь ближе к Билли, чем оба они могли себе представить, Кэт Коллингсвуд тоже выглядывала в окно. Она села на своей постели в ту же секунду, что и Билли. Оконное стекло ничуть ей не помогало, но у нее имелись собственные способы проникнуть в суть происходящего.
Стало вдруг ясно, что поддельные призраки, которых она собрала, потерпели фиаско. Коллингсвуд вскочила с кровати. Рядом никого не было. Она стояла в ночной рубашке с изображением Снупи [57] . По коже сновали мурашки. Дрожь вкупе с интерференционным узором. Лондон терся сам о себя, как сломанная кость со смещением.
— Так что же нам теперь делать? — вслух сказала она. Ей не понравилось, что голос прозвучал слишком тихо. — К кому же обратиться?
57
Снупи — пес породы бигль, популярный персонаж серии комиксов Peanuts(«Мелочь
К тому, у кого можно было получить информацию без особых проблем. Не обязательно к крутому или умному, даже лучше, если наоборот. Она быстро перелистала блокнот у кровати, в котором делала пометки о вызовах разных духов. Может, связаться с космической обезьяной, клубком перекрученных щупалец, чтобы напрямую стимулировать ее слуховой нерв? Много чести.
Ладно, тогда с настоящим хоботом, достойным этого названия. Коллингсвуд включила в сеть свой электрический пентакль и уселась, окруженная концентрическими неоновыми кругами разного цвета. Это было милое, яркое заклинание. Коллингсвуд вычитала о нем в одном манускрипте. Трудность этого способа состояла не в том, чтобы заставить вызванных духов работать, но в том, чтобы их не явилось слишком много. Она искала конкретного маленького духа, а не целое стадо.
Много времени не потребовалось. Той ночью всем было невтерпеж, всем хотелось двигаться. Коллингсвуд слегка покачала умозрительным ведром с психическими помоями — и тут же, с любопытствующим похрюкиванием и радостным повизгиванием, ударяясь о края ее безопасного пространства, порхающей свиноподобной тенью явился призрачный хряк. Некогда Коллингсвуд выманила его из стада таких же монстров, познакомила с Лондоном и приучила отзываться на кличку Весельчак.
колливуд,прохрюкал он. колливуд еды.Не более чем темнота в воздухе. У него не было завитого хвостика, и — как бы взамен — он извивался всем телом. Хряк принялся рыться по всей комнате, разбрасывая ошметки виртуального кружева Коллингсвуд.
— Весельчак. — Она потрясла сосудом с духовными объедками. — Привет еще раз. Припасла тебе вкуснятины. Что происходит?
ньям-ньям,сказал Весельчак, ньям весь ньям.
— Да, ты сможешь все это умять, только сначала тебе придется сказать, что происходит.
боюсь,хрюкнул Весельчак.
— Ну да, сегодня ночью страшновато, правда? Что происходит?
боюсь, агнелы вышли, грят не казать.
— Агнелы?
Она подавила нетерпение. Не было смысла раздражаться, беседуя с дружелюбным прожорливым хряком, слишком толстым, чтобы его пронять. Призрачный хряк вспорхнул к потолку и стал обгладывать шнур лампы.
д. д агнелы бвитва дуть помять не будто е.
Так. Кто-то выступил или вступил в битву. Помять? Мять? Помятые? Будто е?
А, черт, ясно.Коллингсвуд застыла в искрящемся свете своей магической фигуры. Памятьи — будущее.Агнелы. Агнелы — это, конечно, ангелы. Чертовы ангелы памяти выступили. Вышли из своих музеев, из своих замков. Они воевали против надвигающегося, чем бы оно ни было. Понятия ретроспекции и судьбы, имевшие своих, враждебных друг другу сторонников, сейчас вступили в борьбу сами, персонифицированные или обожествленные, и напрямую тузили друг друга в хвост и в гриву. Отныне это были не просто причины, оправдания, ссылки на целесообразность, casus belli,чтобы взывать к другим или заставить других в них поверить, — теперь они сами стали воюющими сторонами. Война приобрела приставку «мета-».