Краповые рабы

Самаров Сергей Васильевич

– Бандитом и террористом меня считаешь ты и твоя власть. А они считают меня нормальным и честным человеком, с которым можно поддерживать деловые отношения. Они приехали поздравить меня с днем рождения.

– Рановато приехали, – заметил Борис Анатольевич, раскрывая паспорт эмира, который держал в руках. – До твоего дня рождения еще целых пять дней.

– Я родился в горном ауле. И родился на четыре дня раньше, чем записано в паспорте. В паспорте указано то число, когда меня привезли в райцентр в ЗАГС, чтобы зарегистрировать рождение. День рождения у меня завтра. Юбилей. Пятьдесят лет. Это дата!

– Как

красиво твоя эпопея закончилась. Почти в день рождения. Жалко, что тебя завтра еще не расстреляют. Хотя я лично обещать это тебе не могу. К моему сожалению, тебя вообще не расстреляют. Тебе, согласно нынешним законам, дадут пожизненный срок. И будешь три-четыре года подыхать в камере. Медленно и нудно. Дольше с таким приговором в наших гуманных тюрьмах никто не живет. И тебе даже повеситься не разрешат, потому что камера для пожизненно осужденных имеет только три стены, а вместо четвертой решетка. А против решетки «вертухай» сидит. И ты даже на парашу будешь ходить под его присмотром.

Бабаджан Ашурович расхохотался. Он не боялся, кажется, ни смерти, ни тюрьмы, ни холода. Его распахнутая на груди рубаха обнажала широкую грудь, покрытую густыми волосами.

– Интересная у нас с тобой, старший лейтенант, беседа получается. Ты мне камерой угрожаешь, я угрожаю тебе тем же самым. Но ты только предполагаешь, а я точно знаю, что с тобой произойдет. И некому будет за тебя вступиться. А показания твоих солдат во внимание не примут, поскольку солдаты – люди подневольные. А меня адвокаты вытащат. Невозможно будет доказать факты моей причастности ни к одному из произведенных мною взрывов. Косвенные улики ни один суд не примет. Значит, пожизненный срок мне никак не грозит. Будь уверен. Есть люди, которые наймут хороших адвокатов. Иностранцев, опытных в такого рода делах. А тебе никто адвоката хорошего не предложит. Государство тебе самого завалящего предоставит, потому что ты слишком сильно усложнил своими неумными действиями международную обстановку.

– А тебе, эмир, все равно пожизненный срок обеспечен, – сказал Семисилов. – Хотя бы за то, что ты собственноручно с живого человека шкуру сдирал.

Родион сказал и сразу увидел, как туча наползла на лицо эмира.

– А вот здесь, сынок, пусть обвиняют. Я это обвинение с гордостью приму, – сказал он, как казалось, честно и открыто. – Я только волю Аллаха выполнил, который велел убивать таких людей. Кстати, кажется, у вас, христиан, тоже в Библии об этом сказано. Господь ваш завещает своим последователям: если увидишь, что мужчина лег с мужчиной, как с женщиной, убей его, и кровь его на нем будет. Дословно я не помню, но что-то такое говорили мне.

Серафим Львович стоял неподалеку и слушал допрос эмира. Семисилов почему-то на него посмотрел, словно подтверждение сказанному Дагировым хотел услышать, и доктор богословия кивком согласился со сказанным.

– Сказано – убей, но не сказано: шкуру сними, а это уже убийство с отягчающими обстоятельствами, – сказал командир взвода, хотя и не знал, о чем речь. – А садизм всегда является отягчающим обстоятельством. Хотя в чем-то и я могу тебя такого принять и оправдать, но при условии, что это будет без садизма. А что это был за человек?

– Офицер ФСБ, – сказал Серафим Львович.

– Тем

более… Хотя я бы побрезговал к такому прикоснуться, – добавил старший лейтенант, не зная, что повторяет слова бомжа с сиплым голосом. – Но офицер находился здесь, наверное, при исполнении служебных обязанностей. Это еще одна статья. Отягчающая… На этот случай наши судьи научились загибать пальцы и складывать положенные сроки заключения.

– Если за это – пусть сажают, – согласился Дагиров. – Будем в соседних камерах сидеть. Хоть пообщаться будет с кем.

– Ладно, пусть так, – согласился и старший лейтенант. – Только скажи мне, куда ты спрятал рабов, которых продавал своим гостям?

– Ты о чем? – спросил Бабаджан Ашурович.

– Не знаешь?

– Не знаю.

– Родион. Что там? – поинтересовался старший лейтенант результатами разведки.

– Тишина… Никого…

– Плохо. Искать надо. А то адвокаты эмира действительно заведут на нас дело. А свидетелей наших или убьют, или запугают. – Самоцветов посмотрел на бомжей.

– Мы уже пуганые-перепуганные, – сказал Серафим Львович. – Мы даже полицию не очень и не всегда боимся.

– Уведите эмира подальше. Он своим присутствием мешает вести допросы, – распорядился Самоцветов. – И осторожнее с ним. У него бедро прострелено. Сделайте ему хорошую перевязку.

Старшему сержанту показалось, что в голосе командира взвода даже какие-то нотки уважения послышались. И даже определенная заботливость.

– Не бедро, а задница… – поправил Самоцветова бомж с сиплым голосом, а Семисилов вспомнил вдруг, что это, кажется, он стрелял кому-то в это место. Эмир тогда в профиль стоял и был в бронежилете. В корпус стрелять – пуля может бронежилет и не взять. Потому и стрелял в ягодицу. И не знал точно, что это эмир…

* * *

Допросы пленников продолжились. Раненых было много. Часть из них, конечно, наотрез отказывалась разговаривать на русском языке. Но большинство говорило. И словами своими бандиты старались подтвердить сказанное эмиром. Наверное, Дагиров не случайно говорил громко. Но было непонятно, то ли голос у него такой сам по себе, то ли он для кого-то говорит. Потому Самоцветов не перебивал его и не заставлял разговаривать шепотом. И если раньше версию эмира, насколько слышал старший сержант, пленники даже не упоминали, то теперь о ней старался сказать каждый, кто соглашался говорить. То есть шло прямое обвинение спецназа в уничтожении мирных жителей. И даже не просто мирных жителей, а иностранцев, приехавших в гости на день рождения к другу. Причем никто из друзей с грузинской стороны не знал, что Дагиров считается бандитом. Он часто бывал в гостях у них и всегда вел себя примерно, был уважаемым человеком.

И только предпоследний из пленников, приведенный с дальней позиции, почти что с той линии, где Семисилов с товарищами держал оборону, на вопрос о том, куда делись рабы, не зная уже сложившегося во время прежних допросов положения вещей и не слышавший слов эмира, сказал почти откровенно и с наглостью:

– А ты попробуй, догони. Они сейчас уже, наверное, в Грузии…

Разговор принял конкретный оборот, чего старший лейтенант и добивался.

– Каким ущельем пошли?

– Ищи! Я за ними не следил…