Красавчик Саша
Шрифт:
1937 год
г. Москва
ПРИМЕЧАНИЯ К ОЧЕРКУ «КОРОЛЬ ИЗ ОТЕЛЯ “КЛАРИДЖ”», СДЕЛАННЫЕ ПУБЛИКАТОРОМ:
Рукописный, неотделанный набросок очерка «Король из отеля «Кларидж» хранится ныне в личном моем архиве. Выделяю данное обстоятельство по той простой причине, что собратья и недоброжелатели по цеху книжных червей обвиняют меня в подделке рукописей и в том, что я сам сочиняю пропавшие тексты, выдавая их за подлинные. Клевета, грязная клевета тех, кто завидует моим находкам.
Что касается настоящей публикации, то я и в самом деле открыл неизвестную рукопись самого Баб-Эля. Бесценный материал этот я приобрел, абсолютно неожиданно, случайно и к неописуемой радости своей, на толкучке в Яффо; искал апельсины и гранаты, а достался мне не кто иной, как сам Баб-Эль.
Я бродил по рынку и прислушивался к его немыслимым запахам и звукам; плыл среди потной и истошно галдящей толпы и вдруг наткнулся на одного древнего, необычайно ветхого с виду старика в старой ободранной ермолке (с величайшим трудом догадаешься, что когда-то та была бархатной).
Старик стал совать мне в руки какие-то замызганные листочки и просить за них несчастные 42 шекеля. Поняв, что от него мне никак не отделаться, я тут же отдал ему требуемую сумму.
Тщательно пересчитывая полученные от меня деньги, старик лукаво подмигнул мне и сказал следующее:
— Слушайте, господин мой… Знаете что? Вы совсем не пожалеете потом, что даете мне нынче 42 шекеля. Не будем размазывать белую кашу по чистому столу. Да, свет — бордель, люди — аферисты. И понимаете ли, каждый при подходящем случае готов к измене. Ужасно грустно, но именно так ведь случается и едва ли не на каждом шагу. И все это вы увидите, господин мой, коль полистаете хотя бы несколько этих страшных, пропитанных кровью и страданиями листочков.
Но будет вам, господин, и утешение, даже радость будет. Из этих же листочков вы узнаете о мальчике, безумно любящем своего отца, которого все почитали исчадием ада. А он любил того, обожал и почитал за чистейшего человека, несправедливого оболганного. Да, господин мой. И такое случается в жизни, Слава Святому, будь же благословен Он! Так что берите, господин мой. Не пожалеете. И еще, я думаю и даже уверен, что вы таки стряхнете на этот манускрипт, пропитанный детскою болью, хотя бы парочку слезок.
И только завершив такую вдохновенную, пусть и слишком витиеватую речь, старик торжественно вручил мне стопочку оборванных полуистлевших листочков, свернув предварительно их в трубочку, осторожно обернув в старую газету и перевязав грязной засаленной бечевкой. Потом ласково, даже нежно погладил своими ветхими пергаментными ладонями этот ловко сооруженный свиток и передал мне, лукаво и ободряюще улыбнувшись.
Так почти что сказочно и досталась мне неизвестная рукопись Исаака Баб-Эля. Обо всем, сопряженным с данной удивительной находкой, рассказал я без утайки, абсолютно правдиво. Вообще в жизни архивного розыскателя много случается как будто фантастического, невероятного. Думаю, это связано с тем, что старые рукописи излучают какую-то ауру волшебства.
Сам же я — повторяю — отнюдь не сочиняю манускрипты: я их ищу. И не более того.
Впоследствии я навел справки и убедился: автор очерка написал чистейшую правду, не исказив и не преукрасив ничего.
Узнал я и то, что мальчик, сын «короля» из отеля «Кларидж», пройдя через множество мытарств (он, говорят, даже какое-то время находился в психиатрической клинике), стал в итоге фокусником, а главное, навсегда остался бесконечно преданным своему отцу — Александру Стависскому.
Да что там какое-то время находился! Клод Стависский провел в сумасшедшем доме ни много ни мало (страшно вымолвить) аж 14 лет. Он был выпущен оттуда в 1956 году, будучи уже тридцатилетним человеком. В психушке его, кстати, и обучили азам искусства факиров.
Выйдя на свободу, сын «Александра Великолепного» скитался, бродяжничал, за что даже был предан как будто суду, но потом уже всерьез занялся фокусами, сделав это ремесло своей судьбой. Работал в цирке Медрано. Женился, между прочим, на дочери фокусника (Йоэль Каррингтон) — она стала его ассистентом.
Имелось у Клода Стависского немало самых разных сценическоих псевдонимов (например, «Принц Франкестас»), но самый потрясающий, самый символичный я думаю, последний из них: «ПРИНЦ СТАВИССКИЙ». Клод явно ощущал себя сыном властелина Парижа, правившего с 1927 по 1933 год и затем вероломно убитого, сыном истинно великого человека.
(В скобках замечу следующее. Да, Стависский был гениально изобретателен. Без сомнения. Однако жертвы его махинаций еще до конца 50-х годов прошлого столетия получили компенсации. Впрочем, король совершенно свободно может располагать имуществом своих подданных, но ведь именно свободно и открыто, а не обманывая их.)
То, что Клод Стависский так думал и чувствовал, представляя себя принцем (кажется, он жив, хоть я до конца и не уверен), подтверждает отнюдь не только избранный им псевдоним, последний, на который он все-таки решился в конце своего циркового пути. Ведь фокусник написал и даже выпустил в 1995 году целый том мемуаров под весьма выразительным и симптоматичным, вызывающе демонстративным даже названием «Стависский был моим отцом». Мемуары эти на самом-то деле являются не столько воспоминаниями, сколько вдохновенной речью защитника на воображаемом суде: необычайно страстной речью сына, апологией печально знаменитого отца, всеми проклинаемого. Клод Стависский оказался потрясающе трогательным адвокатом!
Кажется, старик, продавший мне на рынке в Яффо рукопись очерка «Король из отеля “Кларидж”», едва ли не во всем оказался прав. За исключением все-таки одного — слезок я все же не пролил, как-то удержался, признаюсь.
Видите ли, я, честно говоря, очень не люблю финансовых аферистов и уж тем более аферистов-еврееев (даже терпеть их не могу). И совсем не уверен, что их надобно непременно защищать — скорее уж наоборот: клеймить всячески и выводить на чистую воду, дабы другим не повадно было. Но «мальчик»-таки чудо — вне каких-либо сомнений!