Красавица, чудовище и волшебник без лицензии
Шрифт:
— Ох, Мимму, вряд ли нас спасет вежливость! — вздохнула Джуп. — Расскажи лучше, что случилось с той девушкой… дочерью Эсфер. Ты видел ее?
— Всего лишь раз, — Мимулус грустно вздохнул в ответ. — Из-за произошедшего Пейли тяжело заболела, и это, пожалуй, самая опасная болезнь для цветочных господ. Они называют ее, как ты уже, наверное, догадалась, увяданием. Мы, люди, обычно говорим так о старости, но цветы вянут не только под воздействием неумолимого времени, но и от того, что кто-то срывает их ради минутной прихоти…
И слова эти, и печаль, звучавшая в них, совершенно не подходили тому мэтру Абревилю, который был хорошо знаком Джуп, и она невольно подумала, что история Пейли Молочай поразила бакалавра магического правоведения куда глубже, чем он хотел показать.
— ...Ноа всегда изводил свою сводную сестру, выказывая
В их тесном убежище из пледа и кресел было тепло и тихо, чуть слышно потрескивал фитилек лампы, а тихий печальный голос Мимулуса убаюкивал — он говорил монотонно, изо всех сил подбирая самые общие фразы: даже сейчас он пытался остаться беспристрастным участником судебного процесса. Но Джуп слышала вовсе другое — как иные люди умеют читать между строк — и ей казалось, что она видит воочию сверкающий тысячами огней дворец Ноа, множество странных и причудливых гостей, самого принца — внезапно он показался ей и вправду ослепительно прекрасным, хоть выглядел все так же пугающе и непривычно. «Наверное, я научилась воспринимать Ноа таким, каким видели его сородичи — и он сам! — подумала Джунипер. — Если все называют что-то прекрасным, то хочешь или нет, но попытаешься понять, что же такое они видят!". Как выглядит Пейли Молочай — она не знала, поэтому воображала нечто молочно-бледное, такое же хрупкое и изящное, как сам принц. Ноа держал сводную сестру под руку, не обращая внимания на ее испуг и смущение, и не скрывал, что делает все напоказ — чтобы все гости увидели: она сбежала этой ночью к нему, несмотря на запрет, она вместе с ним!..
А у входа, дрожа от гнева и стыда, гордая Эсфер Молочай, прибывшая в сопровождении своих кошек и роя ночных красноглазых мотыльков — еще одних своих верных слуг! — требовала, чтобы ее немедленно впустили, и получала от гоблина Заразихи отказ за отказом, несмотря на все угрозы. Наконец, она, переступив через гордость, принялась умолять — ей нужно было убедиться, что с ее дочерью все в порядке! Ноа знал толк в мести: его мачеху намеренно оскорбляли на каждом шагу, и она ничего не могла с этим поделать, расплачиваясь нестерпимым унижением за право пройти через очередную дверь — а во дворце их было не счесть.
Наконец, она оказалась в главном зале, на виду у хмельных и веселых гостей — худшего позора и вообразить себе нельзя! Эсфер увидела свою дочь рядом с принцем, и поняла гораздо больше, чем понимала сама Пейли. Она, сделав над собой усилие, заговорила с дочерью, как будто во всем дворце не было ни единой души, ведь принц не позволил бы им говорить наедине — не для того он задумал свою злую шалость! «Уйдем отсюда со мной, пока не поздно!» — просила она. Но Ноа уже опутал молочайную деву по рукам и ногам сладкими обещаниями — он поклялся в любви, он поклялся жениться, если только Пейли останется с ним и смело, при всех, скажет матери, что не будет повиноваться ни ее приказам, ни ее просьбам.
И бедная Пейли объявила во всеуслышание, что более не слушает свою мать и никуда с ней не пойдет. Ради любви принца Ирисов она была готова на что угодно. А Ноа, глядя на разгневанную, но беспомощную даму Молочай, принялся смеяться и говорил: «Ну что же, дражайшая мачеха? Ты говорила, что мне не удержать наследство отца, а сама не смогла удержать даже свою дочь. Не увидела того, что творится у тебя под самым носом! Кто из нас слаб сейчас? Кто оказался в роли жалкого просителя? Кто был глуп и не видел дальше своего носа?». И все гости жадно слушали эту речь, ведь цветочные и прочие господа любят сплетни, ссоры и жестокие забавы больше всего на свете. Одной только Пейли было жаль свою мать, но даже она была достаточно жестока, чтобы согласиться на такую цену своего будущего счастья.
А затем, когда, казалось, унижение Эсфер Молочай не может стать бОльшим, принц перестал смеяться и крикнул: «Довольно! Эта шутка мне прискучила! Хотите услышать другую? Так вот: я не собирался жениться на Пейли Молочай, она мне нисколько не нравится. Если бы она сама не начала бегать за мной, то я бы и не подумал обратить на нее внимание. Кто же откажется, если ему так настойчиво предлагают свою любовь? Но теперь, когда я показал всему Лесному Краю, чего на самом деле стоит власть моей мачехи, глупая Пейли Молочай мне больше не интересна. Забирай ее, Эсфер, так и быть. Я окажу тебе милость, ведь ты так долго и старательно о ней просила. Слышишь, Пейли? Уходите обе! Вы больше не нужны на моем празднике! Мы достаточно позабавились!».
Так принц Ирисов посмеялся и над дамой Молочай, и над ее дочерью, да так зло, что полностью разбил сердце молочайной девы. Его затея удалась на славу, первые дни все только и говорили, как Ноа взял верх над своей мачехой. Но даже в Лесном Краю не принято отказываться от своих клятв — а принц клялся Пейли в любви, и обещал, что женится. Многие лесные господа, отсмеявшись, задумались и сказали, что шутка, хоть и была хороша, однако зашла слишком далеко. Пейли заболела, и вскоре по всем знатным домам прошел слух, что это то самое увядание, которого больше всего боятся цветочные господа.
Тогда-то Эсфер и сделала то, на что доселе решался мало кто из благородных особ Лесного Края — но она и без того была опозорена и унижена, и терять ей было нечего. Дама Молочай объявила, что желает подать в суд на своего пасынка, и приглашает росендальских чародеев выступить беспристрастными судьями и присяжными. Кто-то сказал, что не стоило бы впутывать людей в дела цветочной знати, а кто-то согласился, что Эсфер была вправе просить о справедливости у Росендаля, раз уж в Лесном Крае никто не решился вступиться за честь Молочаев на том балу. Но никто не стал спорить с тем, что закон мира Плеад позволяет созвать такой суд, раз уж дело идет о столь явном и жестоком оскорблении.
— …Так и вышло, что мой наставник оказался одним из присяжных, — рассказывал вконец расстроенный тягостными воспоминаниями Мимулус. — Мессир Перренс был одним из самых уважаемых правоведов Росендаля, да еще и приходился дальней родней старому цветочному роду Тернецов. Лесной Край был не совсем чужим ему, и в Росендале считали, что это поможет найти общий язык с цветочной знатью. Если насчет некоторых других магов были сомнения, и коллегия несколько раз собиралась, чтобы решить, кто достоин судить принца Ирисов, то мессир был изначально уверен, что мы с ним отправимся в это путешествие. «Мимулус, — говорил он мне, — ты счастливейший из молодых чародеев! Мало кому выпадает такая возможность! Ты попадешь в удивительный мир, который обычно закрыт от людских глаз. Господа Лесного Края крайне редко позволяют нам прикоснуться к своим тайнам и к своей древней магии. Возможно, ты увидишь своими глазами то проклятие, которое сплетет дама Молочай! Я слышал, она в суде собирается требовать именно это — право проклясть собственноручно своего пасынка. Надеюсь, у нас будет возможность изучить плетение этой магии и распознать все его составляющие — это чудесная тема для твоей научной работы!..» — тут он едва ли не всхлипнул. — Это любопытство его и сгубило! Мессир Перренс Хумберт был настоящим ученым, и не видел опасность там, где его слепило страстное желание совершить открытие!.. Ради того, чтобы изучить цветочное проклятие, мы задержались в Росендале дольше прочих, и это стало роковой ошибкой. Когда дама Эсфер поняла, что мессир Перренс заподозрил неладное, то без колебаний избавилась от него. Больше всего она боится, что решение суда признают недействительным — ведь именно оно лишило принца Ирисов права на наследство. И, к тому же, ей нужно всего лишь потянуть время — в проклятие тайно вплетено то, что вскоре убьет принца. Дама Эсфер не позволит, чтобы он пережил ее увядающую дочь. К сожалению, скорее всего то же самое произойдет и с тобой, Джунипер…