Красавица дочь добытчика чешуи
Шрифт:
Боль в ране утихла, превратившись в неназойливый зуд, который, как ни странно, словно бы придавал Кэтрин сил. Кто-то заговорил с ней, окликнул ее по имени, но она не желала открывать глаза, ибо вовсе не жаждала возвратиться в ненавистный мир. «Наверное, — подумала она, — мне послышалось». Однако голос раздался снова, и она разомкнула веки и тихо рассмеялась, узрев рядом с собой Эймоса Молдри. Тот стоял на коленях, очертания его фигуры были зыбкими, как у призрака, и она поняла, что грезит наяву.
— Кэтрин, — проговорил Молдри, — ты меня слышишь?
— Нет, — ответила она, снова засмеявшись, но поперхнулась и закашлялась. Силы ее стремительно таяли, и вот теперь ей стало страшно.
— Кэтрин?
Она моргнула, надеясь, что Молдри исчезнет, однако его облик,
— Что тебе нужно, Молдри? — спросила она, давясь кашлем. — Ты пришел, чтобы проводить меня на небеса?
Его губы шевелились, ей показалось, он хочет сообщить ей нечто важное, но она не слышала его слов, как ни напрягала слух. Внезапно фигура Молдри сделалась прозрачной, расплылась, как и положено призраку, но перед тем, как погрузиться во мрак, Кэтрин ощутила — и готова была в том поклясться, — что он взял ее за руку.
Она очнулась в помещении, заполненном пульсирующим золотистым сиянием, и осознала, что глядит на чье-то лицо, однако прошло немало времени, прежде чем она поняла, что это ее собственное лицо, и подивилась тому, насколько изменились за прошедшие годы его черты. Она лежала, боясь шелохнуться, и размышляла о том, что могло произойти, почему она все еще жива, откуда у нее объявился двойник и почему она чувствует себя бодрой и свежей. Наконец она села, и тут выяснилось, что на ней нет ни лоскутка одежды и что сидит она в крохотной пещерке, которую освещают проступающие во множестве на потолке золотистые прожилки, а вдоль стен протянулись виноградные лозы с глянцевитыми темно-зелеными листьями. Невдалеке на полу лежало тело — ее тело, — и рубашка с одного бока была красная от крови. Рядом с телом были сложены в стопку чистая рубашка, брюки и сверху пара сандалий.
Она осмотрела свой бок — ни намека на рану. Кэтрин испытала одновременно облегчение и презрение к себе. Каким-то образом она добралась до пещеры призрачного винограда, где и произошло это странное перерождение; однако все как будто осталось по-прежнему, разве только в душе ее воцарился покой и, по-видимому, исчезла всякая привязанность к брианину. Она попыталась было убедить себя, что бредит, что она — это прежняя Кэтрин, а не исчадие гнусного растения, и мысли, которые текли привычной чередой, как бы подтверждали ее правоту. Но тело говорило об ином. Она попробовала найти привычное убежище в страхе, однако восстановившееся душевное здоровье, судя по всему, лишило страх силы. Кэтрин начала мерзнуть, на коже выступили пупырышки, и она с неохотой облачилась в одежду, любезно доставленную кем-то в пещерку. В нагрудном кармане рубашки находилось что-то твердое. Она расстегнула карман, извлекла оттуда маленький кожаный мешочек и развязала его — на ладонь высыпалась пригоршня ограненных самоцветов: алмазов, изумрудов, рубинов. Вдоволь налюбовавшись ими, она ссыпала их обратно и сунула мешочек в карман, а потом взглянула на мертвое тело. Ей пришлось признать, что она сильно постарела и похудела, а черты утратили былую утонченность. Наверное, подумалось Кэтрин, она должна что-нибудь почувствовать, должна по крайней мере огорчиться подобным зрелищем, но горечи не было и следа: она словно просто-напросто поменяла кожу.
Кэтрин не имела ни малейшего понятия, куда ей теперь идти, но сообразила, что не может оставаться тут вечно, а потому, бросив прощальный взгляд на свою старую оболочку, выползла из пещеры в коридор. Здесь она задержалась, не зная, какое направление избрать, точнее, какое ей разрешено. В итоге она решила, что не стоит искушать Гриауля, и двинулась в сторону колонии, считая, что поможет филиям отстроить ее заново, но не сделала и десяти шагов, как услышала голос Молдри.
Он стоял у входа в пещеру, одетый точно так же, как в ночь их встречи, — атласный сюртук, рубашка с брыжами, рейтузы, трость с золотым набалдашником. Когда Кэтрин приблизилась, на его морщинистом лице заиграла улыбка, и он кивнул, как будто одобряя ее возрождение.
— Не ожидала встретить меня? — спросил он.
— Я… не знаю, — пробормотала она. — Там, в горле… был ты?
— К твоим услугам, — заявил он и поклонился. — Когда все успокоилось, я велел филиям отнести тебя сюда. Вернее, я исполнил повеление Гриауля. Ты заглядывала в карман рубашки?
— Да.
— Значит, камушки нашла? Хорошо, хорошо.
— Мне показалось, я видела тебя, — произнесла она после паузы. Несколько лет назад.
— Разумеется. Вернувшись к жизни, — он взмахом руки указал на пещеру, я понял, что отныне ты обойдешься без меня. Мое присутствие было бы для тебя помехой, так что я спрятался среди филиев и коротал дни в их обществе, зная, что когда-нибудь тебе понадобится моя помощь. — Он прищурился. — Тебя что-то тревожит?
— Я не в состоянии всего этого постичь, — произнесла она. — Мне представляется, я стала совсем другой.
— Разве? — спросил он. — Ты ощущаешь себя другой, а что в действительности? — Он взял ее за руку и повел прочь от колонии. — Ты привыкнешь, Кэтрин, уверяю тебя. Твои чувства мне знакомы, я сам испытал их при первом пробуждении. — Он развел руки в стороны, как бы приглашая ее обследовать его. — Ну что, по-твоему, я не тот старый глупец, которого ты знала?
— Вроде тот, — ответила она сдержанно и, помолчав, спросила: — Филии… они тоже?..
— Возрождение даровано только избранным. Филии же получают иное вознаграждение, суть которого мне не известна.
— Ты называешь это вознаграждением? Выходит, быть игрушкой Гриауля награда? Тогда скажи, что мне еще предстоит? Может, я должна установить, когда он собирается опорожнить кишечник?
— Еще? — Молдри остановился и нахмурился. — Ты вольна в своих поступках, Кэтрин. Я догадывался, что ты хочешь уйти, но решать, разумеется, тебе. На те самоцветы, которые я тебе дал, ты сможешь жить, как только пожелаешь.
— Я могу уйти?
— Совершенно верно. Ты осуществила свое предназначение, и тебя отпускают. Ну как, ты идешь?
Язык не повиновался Кэтрин, поэтому она просто кивнула.
— Что же. — Молдри снова взял ее за руку. — Тогда тронулись.
Они миновали пещеру, за которой располагалось горло дракона, и вышли в него, и всю дорогу Кэтрин чувствовала себя так, как человек (если верить молве), которого приговорили к смерти: перед ее мысленным взором пронеслась вся ее долгая жизнь внутри дракона, побеги, исследования, охотничьи экспедиции, Джон и то, что было с ним связано, нескончаемые часы у сердца Гриауля… Она и впрямь ощущала себя осужденной на смерть, ибо ей мнилось, что жизнь вне Гриауля будет для нее разновидностью загробного существования, настолько она от нее отвыкла. Кэтрин с изумлением осознала, что возвращение в мир людей пугает ее, что то, к чему она так стремилась, сейчас таит угрозу, а ненавистный дракон представляется единственным надежным убежищем. Она не раз подумывала о том, чтобы повернуть вспять, но обуздывала страх. Однако когда они с Молдри достигли пасти и двинулись по тропинке сквозь заросли кустарника, она едва не ударилась в панику. Солнечный свет, который какие-то месяцы назад зачаровывал ее, теперь слепил глаза и как будто гнал обратно в тускло-золотистое сияние, исходившее от кровеносных сосудов Гриауля. Поблизости от губы, очутившись в тени клыка, Кэтрин вдруг почувствовала озноб и обхватила себя за плечи, пытаясь согреться.
Молдри пристально посмотрел на нее и подтолкнул локтем.
— Что с тобой? — спросил он. — Тебе страшно?
— Да, — ответила она. — Может…
— Не глупи, — буркнул он. — Стоит тебе уйти отсюда, как все образуется. — Он наклонил голову и поглядел на заходящее солнце. — Тебе следует поторопиться, ибо скоро стемнеет. Вряд ли кто-то причинит тебе зло, но от греха подальше… Ведь ты уже исполнила то, чего хотел Гриауль. Ну так ступай.
— А ты со мной не идешь?
— Я? — Молдри хмыкнул. — А что мне там делать? Я старик, у меня свои привычки, переучиваться мне поздно. Я остаюсь с филиями. Откровенно говоря, за те годы, что провел с ними, я и сам стал наполовину филием. Но ты молода, перед тобой вся жизнь. Слушайся меня, девочка. Иди, нечего тебе тут оставаться.