Красавица дочь добытчика чешуи
Шрифт:
Она сделала два шага по направлению к губе и остановилась. Ей жаль было расставаться с Молдри. Хотя ничего похожего на родственные чувства между ними никогда не возникало, он был для нее почти отцом. И тут она вспомнила своего настоящего отца, давным-давно позабытого и незримо далекого, и это воспоминание разбудило в ней память обо всем, что она когда-то потеряла, обо всем, что ей суждено обрести заново. Поступь ее сделалась тверже; из-за спины раздался голос Молдри.
— Молодец! — крикнул старик. — Иди, все будет в порядке! Бояться тебе нечего, по крайней мере пока. Счастливо!
Она оглянулась, помахала ему рукой и рассмеялась, ибо вид у Молдри был чрезвычайно комичный: невысокий,
— Счастливо! — кричал Молдри. — Счастливо! Не грусти! Ты взяла с собой все, что было для тебя важно. Подумай лучше о том, что ты расскажешь людям. Подумай о том, какой прием тебя ожидает. Они умрут от зависти! Расскажи им про Гриауля! Расскажи, что он такое, поведай обо всем, что видела и узнала, поделись с ними своим Приключением!
6
Возвращение в Хэнгтаун было с известной точки зрения куда более волнующим, чем проникновение в дракона. Кэтрин предполагала, что городок изменился, что он, подобно ей самой, мало чем напоминает прежний. Однако, очнувшись на окраине, она увидела те же развалюхи на замусоренных берегах озера, те же хилые дымки из жестяных труб, ту же мрачную тень лобного выступа, те же заросли боярышника и черемухи и бурую грязь на улицах. Перед одной из хижин сидели на плетеных стульях трое пожилых мужчин, они курили трубки и беззастенчиво глазели на Кэтрин. В общем и целом Хэнгтаун выглядел так же, как и десять лет назад, и словно подтверждал своим обликом, что годы заключения в драконе, смерть и воскрешение имели значение только для самой Кэтрин. Она вовсе не претендовала на то, чтобы заинтересовать и разжалобить горожан историей своих страданий, однако при мысли о том, что ее мучения прошли для мира незамеченными, она ощутила нарастающую ярость. Кэтрин разозлилась — и испугалась. Испугалась того, что, стоит ей войти в городок, некое волшебство перенесет ее во времени и вернет в прошлую жизнь. Наконец она справилась с собой, подошла к курильщикам и пожелала им доброго утра.
— И вам того же, — ответил толстый старик с лысой головой и седой бородой; Кэтрин узнала в нем Тима Уидлона. — Чем могу помочь, мэм? Если хотите, у меня есть отличные чешуйки.
— Вон тот дом. — Она показала на одну из хижин, с провалившейся крышей и выбитой дверью. — Где я могу найти его владельца?
Ей ответил другой мужчина, Мардо Корен, высохший, как богомол, с покрытым оспинами лицом:
— Никто не знает. Старый Райэлл умер… Лет, наверное, уже девять или десять…
— Умер? — переспросила она недоверчиво.
— Ага, — вмешался Тим Уидлон. Он внимательно разглядывал ее, на лбу его залегли глубокие морщины, на лице было написано недоумение. — Его дочка прикончила местного парня из семьи Уилленов и сбежала, пропала неизвестно куда. А следом за ней пропали все братья Уиллены, ну, люди и решили, что их убил Райэлл. Он не стал отпираться и вообще вел себя так, будто ему все равно, чем это кончится.
— И чем это кончилось?
— Его судили и признали виновным. — Уидлон подался вперед и сощурил глаза. — Кэтрин… Это ты?
Она кивнула, пытаясь сохранить самообладание.
— Что сталось с моим отцом?
— Ты вернулась. Где ты была?
— Что сталось с моим отцом?
— Господи, Кэтрин, ты же знаешь, как поступают с теми, кого обвиняют в убийстве. Утешение, конечно, слабое, но в конце концов правда выплыла наружу.
— Его отвели под крыло? Его оставили под крылом? — Она стиснула кулаки, почувствовав, как ногти впиваются в ладони.
Уидлон опустил голову, ничего не сказав, пальцы машинально поглаживали потертую штанину.
Глаза Кэтрин наполнились слезами, она отвернулась и уставилась на лобный выступ дракона.
— Ты говоришь, правда выплыла наружу?
— Ну да. Одна девица призналась в том, что все видела. По ее словам, Уиллены загнали тебя в пасть Гриауля. Она уверяла, что открылась бы раньше, да старик Уиллен угрожал убить ее, если она откроет рот. Ты, наверное, ее помнишь, вы с ней как будто дружили. Брианна.
Услыхав это имя, Кэтрин круто развернулась и повторила его, вложив в слово всю свою ненависть.
— Разве она не была твоей подружкой? — справился Уидлон.
— А что с ней стряслось?
— Да вроде ничего. Вышла за Зева Маллисона, обзавелась детишками. Сдается мне, сейчас она дома. Ты знаешь, где дом Маллисонов?
— Да.
— Тогда ступай туда, она расскажет тебе лучше моего.
— Пожалуй, зайду.
— Так где же ты была, Кэтрин? Десять лет! Какая такая важность так долго не пускала тебя домой?
Она ощутила, как внутри у нее словно все замерзает.
— Знаешь, Тим, я вот о чем подумала. Раз уж я здесь, так почему бы не вспомнить прошлое и не пособирать чешую? — Голос ее предательски дрогнул, и она постаралась исправить впечатление улыбкой. — По-твоему, кто-нибудь одолжит мне крючья?
— Крючья? — Уидлон поскреб в затылке, лицо его по-прежнему выражало озадаченность. — Да возьми хотя бы у меня. Но послушай, расскажи нам, где ты была. Мы ведь решили, что ты умерла.
— Расскажу, честное слово. Вот вернусь и все расскажу. Договорились?
— Ладно. — Тим, кряхтя, поднялся со стула. — Но если хочешь знать мое мнение, ты поступаешь жестоко.
— Вовсе нет, — отозвалась она, погруженная в собственные мысли. — Со мной обошлись куда хуже.
— Чего? — переспросил Уидлон.
— А?
Он бросил на нее испытующий взгляд:
— Я говорю, ты поступаешь жестоко, оставляя стариков в неведении. Или ты не соображаешь, что означает твое возвращение? Все только и будут обсуждать, что с тобой случилось, а ты…
— Извини, Тим, — сказала она. — Я думала совсем о другом.
Дом Маллисонов, один из самых больших в Хэнгтауне, насчитывал с полдюжины комнат, причем все они появились уже после того рокового дня, когда Кэтрин вздумалось позагорать на солнышке над пастью Гриауля. Однако его размеры свидетельствовали не о достатке или высоком общественном положении хозяев, а всего лишь о безуспешных попытках избавиться от бедности. Возле крыльца, ступени которого вели к покосившейся двери, валялись кости, кожура плодов манго и прочий мусор. Над арбузными корками кружили жирные мухи. Из-за угла высунулась собачья морда, пахнуло жареным луком и вареной зеленью. Изнутри донесся детский плач. Внезапно Кэтрин показалось, что этот дом — сплошное притворство, за неброским фасадом прячется иная, чудовищная жизнь, и в ней — та женщина, что предала ее и убила ее отца; впрочем, убогий вид постройки немного остудил ее гнев. Она взошла на крыльцо и услышала, как за дверью упало что-то тяжелое, потом раздался женский крик. Голос был хрипловатым, чуть более низким, чем помнился Кэтрин, но она знала, что кричит Брианна, и снова ее обуяла злоба. Она постучала в дверь одним из крючьев Тима Уидлона; мгновение спустя дверь распахнулась. На пороге возникла смуглолицая женщина в драной серой юбке, почти такой же серой, как старые доски этой постройки, словно сама хозяйка была неотъемлемой частью окружающего убожества; в ее темно-русых волосах виднелись седые прядки. Она оглядела Кэтрин с головы до ног и с выражением крайнего неудовольствия осведомилась: