Красавица и пират
Шрифт:
– Очень просто, – буркнул один из Жанов, кажется Жан-Пьер, а может, Жан – Марк. – Некоторые всю жизнь так живут, да не одни, а с оравой ребятишек.
– А как здесь готовить? – задала практический вопрос Жаккетта, осторожно входя в хижину.
– На улице, – бросил луветьер и сбежал от чересчур болтливых девиц к лошадям.
– Представляю, какая суматоха в замке… – задумчиво сказала Жаккетта, наблюдая через дверной проем, как о чем – то горячо спорят охотники.
Жанна села на край ложа и замерла в напряженной
Наступила ночь.
У Жаккетты было такое чувство, что ее спина здоровается с каждой жердью ложа отдельно. Она даже пожалела съежившуюся рядом госпожу: мало того, что та, наверное, своей худой спиной еще сильнее чувствует прелесть походной постели, так небось еще и мается, что прическа зря пропала, не увидел ее Жильбер, не оценил…
– Ты спишь? – шепнула Жанна.
– Нет, – коротко ответила Жаккетта.
В хижине было темно, робкий свет луны сквозь узкие прорези окон почти не проникал. Дверь была закрыта.
– Я ему нравлюсь? – спросила вдруг Жанна.
– Нравитесь, – не удивилась вопросу Жаккетта.
– Я его старше…
– Эка невидаль. Вы так говорите, словно вам сто, а ему шестнадцать.
– Так ему, наверное, и не больше… – вздохнула Жанна.
– Ну и вам не сто! – мудро сказала Жаккетта.
– Но он же совсем мальчишка… – не то убеждала себя, не то пыталась убедить Жаккетту Жанна.
– Ошибаетесь… – Жаккетта подложила руку под голову. – Он уже человек. Какой сейчас – таким и будет. Не забивайте себе голову глупостями. Обожглись раз – ну и что теперь? Всю жизнь шарахаться?
– Много ты знаешь! – обиделась Жанна.
– Да уж побольше вашего! – улыбнулась Жаккетта.
– А ты бы на моем месте как поступила?
– Э-э, госпожа Жанна, вы нас не сравнивайте. У вас свое место, у меня свое. Вам господа руки целовали, да стихи писали, а мне юбку без разговоров задирали… – вздохнула Жаккетта. – Потому и видим мы мир по-разному.
Жанна лежала молча. Потом вдруг приподнялась на локте и спросила:
– Но тогда я должна быть веселая, а ты печальная, почему же все получается наоборот?
Задремавшая было Жаккетта проснулась.
– А-а, это… Нет, все идет правильно. Вы графиня, у вас и запросы королевские, а я, как вы говорите, в коровнике росла. Вот и радуюсь всему, что радует. Мы с вами по-разному сравниваем.
– Но я не могу не быть собой, – возмутилась Жанна. – Я с рождения знаю, кто я. Как я могу поступиться своими правами?
– Кто же спорит… – осторожно зевнула Жаккетта.
– И Рыжий почему-то к тебе приставать стал! – совсем уж вредным, обиженным голосом сказала Жанна. – А мне вообще ничего…
– Так у вас на лице было написано: отстаньте от меня все, я на Кипр спешу! – хмыкнула Жаккетта.
– Ну, после Кипра мог… – жалобно протянула Жанна. – вы там лизались, а я одна, да одна…
– Вам он не компания! – решительно отрезала Жаккетта. – Он пират, а вы графиня, сами подумайте!
– Да-а-а, тебе можно, а мне нет! – заныла Жанна. – И виконт к тебе больше благоволит…
Жанне вдруг стало жалко-жалко себя. Жизнь, решила она, окончательно не удалась, надежды на что-то радостное впереди рухнули. Любви нет, а все мужчины негодяи.
– Госпожа Жанна, вы устали… – дипломатично заметила Жаккетта. – Вы думаете, было бы лучше, если бы дело обстояло наоборот? То прыщи на морде вызывали, то не благоволит. Давайте спать, кто знает, что там дальше будет?
Особой веры в завтрашний день у нее не было. Была в послезавтрашний.
– Дамы не говорят «морды», запомни, это неприлично! – нравоучительно сказала Жанна и заснула.
Долго поспать им не удалось, а пробуждение было куда более страшным, чем засыпание.
Проснулись Жанна и Жаккетта практически одновременно, сами не зная почему. Почему, выяснилось тут же: их жилище горело, подожженное снаружи.
«Дверь закрыта!» – промелькнуло в голове у Жаккетты, и она кинулась к выходу.
Ясновидцем, быть плохо. Дверь действительно не открывалась. Похоже, ее подперли снаружи, В оконца ничего не было видно, кроме наваленных до крыши и подожженных ветвей. В хижину валил удушающий дым.
Жаккетта отчаянно бросалась на дверь, пытаясь выбить ее, но понимала, что это бесполезно. Они были заперты в хижине, обложенной со всех сторон пылающим хворостом.
Когда Жанна поняла, что дверь им не открыть, она села у очага, закрыла глаза и заткнула уши.
Она, словно со стороны, видела, как занимаются пламенем бревна, пылает, трещит деревянный сруб, и потом только груда подернутых пеплом углей обозначит то место, где окончилась их жизнь. Жанна начала тихо молиться, посылая Пресвятой Деве просьбу послать быстрый и немучительный конец.
Жаккетта была занята почти тем же. Правда, не обременяя Деву Марию мольбами, она думала, что же будет в самом ближайшем будущем. Получалось, что лучше всего забраться повыше и задохнуться в дыму и угаре, чтобы огонь палил уже неживое тело. Но заставить себя встать на ложе, поближе к дыму, Жаккетта не могла.
Кляня свою слабость, она села на пол рядом с Жанной. Глаза уже щипало, и в горле было совсем сухо.
«Ну почему так! – горько думала Жаккетта. – Вот чего не хотелось, так это сгореть, очень уж больно будет! Ну не хочу я!»
Снаружи, в недостижимом мире прохладного чистого воздуха, что-то вершилось. Слышались крики, гам. Кому-то было не все равно, что девушки заживо горят в охотничьей хижине.
Раздались глухие удары, слова проклятий.
Дверь открылась, и в жаркое нутро хижины влетел Волчье Солнышко. Схватив под микитки лежащую на полу Жаккетту, он подтащил ее к двери и передал своим людям, затем вытащил Жанну.