Краш-тест
Шрифт:
В теории, можно было, конечно, оформить свою деятельность официально, но тогда удовольствие превратилось бы в работу, а мне этого ну никак не хотелось. Да и перспектива общения с налоговой инспекцией пугала до идиотизма. При таком раскладе оставалось только нелегальничать.
Собрав группу у метро, я повела ее к Фурштатской. Круг был запланирован небольшой. Сначала до Литейного, потом в обратном направлении по Кирочной до Таврического сада и обратно на Фурштатскую по Потемкинской. Хотя Кирочная тянулась еще далеко, аж до Новгородской, но там ничего особо интересного
Фурштатская, в отличие от Кирочной, была хороша еще и тем, что бульвар посередине позволял идти, никому особо не мешая, останавливаться и рассматривать сразу обе стороны улицы.
– Слева дом не особо примечательный, разве что генеральное консульство США в нем обитало почти полвека. А вот напротив, - притормозив в очередной раз, я показала на свой дом, - это уже интереснее. В начале девятнадцатого века на его месте был другой, двухэтажный. Первый этаж каменный, второй – деревянный. Принадлежал он известной светской даме Глафире Алымовой, фрейлине Екатерины II и дальней родственнице Пушкина. В первом браке она была Ржевской – да-да, именно Ржевской.
– А муж ее случайно был не поручик? – ну разумеется, этот вопрос не могли не задать.
– К сожалению, нет. Всего лишь сенатор и тайный советник. Поэт, масон и всякое такое. Если б вы знали, какие интриги творились при дворе с участием этой парочки, вот где романы писать и сериалы снимать! Второй раз Глафира вышла замуж вдовой, когда ей было уже под пятьдесят. За шаромыгу - нищего француза на двадцать лет моложе. Скандал!
– За бомжа, что ли? – фыркнул ботанического вида паренек в очках.
– Шаромыжниками после войны 1812 года звали французских солдат и офицеров, у которых не было денег, чтобы вернуться домой. Они устраивались гувернерами, учителями музыки, танцев. Либо шли в содержанцы к состоятельным дамам. Cher ami – милый друг. А также жулик и любитель халявы. Ладно, про Алымову я вам подробно рассказывать не буду, а то мы тут до вечера застрянем. Что интересно, дом звали именно домом Алымовой, а не Ржевской или Маскле. Одно время в нем жил Пушкин с женой, но недолго. В квартирке из четырнадцати комнат. А потом в той же самой квартире – правда, меньшего размера, ее уже поделили то ли на две, то ли на три, - поселился мой четырежды прадед князь Андрей Иванович Бобровский.
– Четырежды – это как? – уточнил кто-то.
– Четыре раза «пра». Прадед моего прадеда. В начале семидесятых годов все того же девятнадцатого века дом снесли, а участок купила Надежда Зайцева, любовница генерал-майора Шереметева. Для нее архитектор Иван Богомолов построил четырехэтажный доходный дом, потому к нему добавили еще один этаж. Как и везде, главный флигель, выходящий на улицу, был господским, с огромными квартирами, а внутренние – с маленькими дешевыми квартирками и комнатками.
Мимо меня в урну пролетела скомканная тугим шариком обертка от мороженого.
– Кстати, об урнах. Вы уж простите, я как чукча – что вижу, то и пою. Кто бывал в этом районе лет пятнадцать назад, может, помнит, что тут творилось. Асфальт разбит, грязь, мусор, на бульваре ни одной урны, ни одной скамейки. Деревья – высохшие, страшные, как скелеты. А где-то десять лет назад все вдруг привели в порядок. И город раскошелился, и богатенький спонсор. Круче всего были урны – кованые, роскошные. Простояли пару дней и исчезли. Районная администрация распорядилась убрать. Поставили обычные, как видите, стоят. Вопрос: куда делись кованые?
– Вопрос риторический, - ответила девушка в красной толстовке, яркой, как пожарная машина. – У членов администрации на дачах.
– Ясное дело. А чем мотивировали?
– А чтобы не украли.
От неожиданности у меня перехватило дыхание.
– Угадали, - я повернулась к тому, кто это сказал, изо всех сил пытаясь не расплыться в клоунской улыбке.
= 12.
Я старалась не смотреть на Максима, но получалось плохо. Все равно косилась. А он шел со всеми вместе, внимательно слушал, с самым серьезным видом. Но когда мы случайно встречались взглядами, в его глазах плясали чертики. Посмотреть на него – ни за что не поверишь, что это классный хирург и директор солидной медицинской сети, пусть даже и административный. Белая футболка под расстегнутой клетчатой рубашкой, подвернутые узкие джинсы, белые кроссовки. Да он даже на тридцатник не выглядел.
По правде, я сама не знала, хочу ли поскорее закончить экскурсию, чтобы остаться с ним вдвоем, или наоборот размазать ее до неприличности, чтобы оттянуть этот момент. Поэтому проводила ее так, как будто его и не было. И все равно волновалась, как школьница. Не случайно же он к нашей группе прицепился. Заехал за хлебушком для Заи, а тут опа – экскурсия с Ниной Львовной? Да вот уж фиг! Залез ко мне в Фейсбук или VK и узнал. Вот только опоздал, похоже. Потому что когда у метро я собирала с экскурсантов скромную мзду, его точно не было. А говорил, что всегда везде раньше приходит.
Наконец, сделав круг, мы вернулись по проспекту Чернышевского к метро. Шумно поблагодарив меня, группа растеклась кто куда.
– Запоздало здравствуйте, - сказал Максим, когда все разошлись, и протянул мне несколько купюр. – Задержался в академии. Вышел из метро, а вы уже ушли. Но догнал.
– Еще чего! – возмутилась я. – Не хватало только с вас деньги брать.
– Тогда кофе?
– С удовольствием, - кивнула я, кусая губы, чтобы не улыбаться по-идиотски.
– В пекарню?
Ну вот уж фиг! Обойдется твоя Зая без хлебушка!
– А давайте вон туда, через дорогу? Там хороший кофе.
Максим не возражал, и мы спустились в подвальчик – крохотную полутемную кафешку-бистро на четыре столика.
– Нина, а может, мы уже на ты перейдем? – предложил он. – Я с пациентами всегда строго на вы, но вы ведь уже не моя пациентка. Кстати, как рука?
– Рука нормально. На ты – давай.
Мы заказали кофе и сели в уголок.
– Холодно как сегодня, - сказал Максим. – А вроде, солнце такое яркое.