Красивая пара
Шрифт:
Он чувствовал ее дрожь и крепче прижимал к себе. Она была такой теплой, мягкой, податливой, и сейчас она будет принадлежать ему!
— Джанни!
— Да, моя сладкая Джилли!
Он на руках нес ее в спальню, по дороге покрывая поцелуями ее лицо и нежные губы, чувствуя как наливается горячей страстью ее тело, прислушиваясь к зарождающейся в его руках буре.
— Как же я хочу тебя, Джилли! Я не могу больше ждать.
Они лежали на постели, и тяжесть его тела казалась ей самым желанным грузом на свете. Его пальцы быстро и бережно освобождали ее от платья.
— Я хочу
Страсть изменила его лицо, теперь оно казалось чужим, исступленным и страшноватым. Он медленно раздевал ее, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не сорвать тонкое кружевное белье, видя, чувствуя и ее страх, и ее страсть.
Нежная светлая кожа словно светилась в темноте, и Джанкарло с глухим стоном прикасался к полной, упругой груди, к розовым твердым соскам. Волна острого, животного желания пронзила все его тело.
— Ни одна женщина в мире не возбуждала меня до такой степени, Джилли! Я умираю от желания, но если ты хочешь, чтобы я остановился…
— Не хочу. Не надо, останавливаться. Никогда!
Тонкие пальчики коснулись пуговицы на брюках. В висках Джанкарло все громче били тяжелые молотки, кровь бросилась в голову, и он впился в розовые губы страшным, жестоким поцелуем, больше похожим на укус. Она ответила, удивляясь собственной смелости и мгновенно позабыв о ней. В мире существовал только Джанни, только его запах, только вкус его губ. Только темная, мощная сила его рук, жестоких и нежных.
Он отпустил ее всего на мгновение, чтобы освободиться от одежды.
Его нагота ослепила ее. Джанкарло напоминал античного бога, на иные сравнения невинное воображение Джилли было не готово. Впервые перед ней стоял обнаженный мужчина, и при виде напряженной мужской плоти девушка едва не лишилась чувств. Краска залила ее щеки, она не могла отвести глаз от этого дикого великолепия, но и смотреть дольше не было сил, и заметив это, Джанни спросил:
— Ты вся горишь. Никогда не видела голого мужчину?
— Это проклятие О'Лири, так говорил мой отец. В нашем роду все рыжие и легко краснеют. А мать была страшно стеснительной… Я унаследовала все эти качества.
Она говорила, не в силах остановиться, чувствуя, как нечто неведомое, пугающее и желанное уносит ее туда, откуда не вернуться. Джанни нежно коснулся пальцем ее губ.
— Ш-ш-ш! Молчи, не оправдывайся. Мне это нравится.
— А мне нравишься ты. Так нельзя. Джилли ничего не знает про него. Надо сказать. Хотя бы имя свое настоящее назвать!
Джилли придвинулась ближе. Все на свете потеряло значение. Не важно, что они могут больше не увидеться. До самой смерти она не забудет смуглую грудь, бешено вздымающуюся в такт дыханию, узкие сильные бедра и черные курчавые волосы на груди, сбегающие вниз, туда, куда страшно смотреть и откуда невозможно отвести взгляд… Ее пальцы впились в плечи Джанни. Джилли дрожала, выгибалась в его руках, словно лук в руках опытного лучника, то прижимаясь к нему, то ускользая, чтобы в следующий момент притянуть его к себе, вновь ощутить тяжесть его тела…
Джанни обхватил губами один сосок, его язык метался, лаская возбужденную кожу, и наслаждение, пронзившее тело девушки, было столь сильным, что она не сдерживала
Удивительно, но она откликалась на все его ласки так, словно проделывала это уже тысячи раз. Даже когда его рука скользнула между ее бедер, лаская упругий холмик внизу живота, она не испугалась этого, а, напротив, сама раскрылась навстречу новым и неизведанным наслаждениям. Та, другая Джилли, пришла бы в ужас и сгорела от стыда, но нынешняя Джилли уверенно и нежно провела рукой по мускулистому животу мужчины, склонившегося над ней, и смело прикоснулась к его напряженной плоти. Из груди Джанни вырвался стон.
Он хотел, чтобы все произошло сейчас же. Но медлил, желая доставить ей максимум удовольствия, сам не зная почему.
— Джилли!
— Не останавливайся, умоляю, не останавливайся! Еще, Джанни!
Он больше не мог терпеть. С глухим рычанием обхватил ее бедра и вошел в нее. Джилли вскрикнула, почувствовав острую боль. Джанни замер на секунду, но сдерживаться уже не мог, поэтому двигался все быстрее и ритмичнее, не обращая внимания на то, как изменился голос девушки. Нежная, горячая плоть манила его, сильное тело мужчины подчиняло ее своему ритму, и постепенно боль отступила перед нарастающим наслаждением. Джилли чувствовала, что уносится куда-то все выше и выше, эйфория охватывала ее, и новое, никогда не испытанное ею чувство блаженства затопило весь мир, наполнив темноту отблесками небесного огня.
Чуть позже она обхватила его шею руками и притянула его к себе, не в силах выразить словами все, что пережила за последние несколько минут.
— Я люблю тебя!
Джанкарло сбросил ее руки и вскочил, в ярости глядя на обнаженное тело Джилли, распростертое перед ним. Несколько итальянских ругательств вырвались из судорожно искривленных губ.
— Ты девственница! Была… Какого дьявола ты не сказала этого раньше?
Ярость ослепляла его. Как он мог потерять контроль над собой до такой степени?! Попался на самый древний в мире трюк, идиот!!!
— Я не думала…
— Ты вообще не умеешь думать!
Эйфория блаженства последних минут испарилась без следа. Ярость, звучавшая в голосе Джанкарло, заставила Джилли сжаться в комочек, растерянно подтянуть к себе покрывало. Самое мучительное заключалось в том, что она абсолютно не понимала, в чем ее вина. В голосе, в глазах Джанни она читала столь явные отвращение и злобу, что это пугало ее.
Что его так взбесило — то, что она девственница? А что в этом такого?
— Должно быть, я совершила ошибку… — Нет, это я совершил ошибку! Девственница! Да прикройся ты, ради Бога, чем-нибудь!
Электрический свет слепил глаза, безжалостно высвечивал искаженные яростью черты лица Джанкарло, и Джилли судорожно завернулась в одеяло. Голос ее дрожал, во рту было противно и сухо.
— Мне очень жаль…
Нет, она не извинялась перед ним, ей было жаль себя. Поведение Джанкарло, подобно злому волшебству, превратило прекрасное таинство любви в мерзкий и постыдный акт.
Теперь Джилли все прекрасно понимала. Красавчику требовалось развлечение на один вечер, а она, несчастная дурочка, приняла похоть молодого прожигателя жизни за любовь и страсть.