Красивые штаны
Шрифт:
На стене не хватало лишь доброго хомута, чтобы эта комнатенка ничем не отличалась от кучерской у малоземельного помещика.
В комнате не было ничего, кроме железной кровати, печки и комода. Швейная машина была продана. Эдуард был одет в чистенькую рубашечку и детские брючки, сшитые из старой Лидочкиной юбки. Кокетливый дешевенький галстучек висел у него на тощей шее. Он имел нелепый, куцый вид и сам напоминал некую тонконогую дикую птицу с раскрытым клювом.
Лида ходила босиком, по-бабьи повязанная
– Ну, старик! – торжественно сказал Эдуард. – Ты видишь сам: дела мои поправились. Я аккуратно получаю паек и живу прекрасно.
Бедняга, он до сих пор мерил жизнь железным аршином военного коммунизма!
– Скоро у меня опять заведутся птицы. Теперь я их сам буду ловить. Недавно я достал превосходную западню. У моря появилось много щеглов. Я знаю место, где их уйма. Пойдем.
Он достал из-под кровати клетку, и мы пошли.
– Клянусь покойным отцом, плюнешь мне в глаза, если через полчаса у меня не будет полной клетки птиц.
Он повесил западню на ветку дикой сирени. Мы пришли на берег.
В ожидании, пока поймается птица, мы пошли бродить по берегу, у теплой густой воды, пахнущей йодом, песком и тиной. Чайки и паруса белели легкими запятыми в далекой голубизне воздуха и моря. Мшистые столбы купальни ходили и раскачивались длинными глянцевитыми отражениями в плоской, почти неподвижной ряби.
Среди разговора Эдуард вдруг дернулся.
– Старик, пора! Клянусь честью, птицы, наверное, уже поймались. Я-то знаю, как их ловить.
Мы быстро пошли к клетке.
Куст находился на прежнем месте, но клетки не было.
Эдуард растерянно осмотрелся и вдруг зарычал от бешенства. Он приложил ладонь к глазам и страшно выругался. Я посмотрел вдаль. Там, мелькая по верблюжьим горбам берега и по синеве моря, улепетывал мальчишка. Он размахивал клеткой, напоминая ветряную мельницу. Эдуард сделал прыжок, но, вспомнив про свою астму, унаследованную от отца, махнул рукой.
– Черт возьми, – сказал он с мрачной улыбкой, – клянусь беличьей ротондой старухи, этот мальчишка далеко пойдет!
Он медленно поплелся домой.
Я шел следом за ним, корчась от приступов хохота.
Я вдыхал свежий морской воздух, защищая ладонью глаза от стеклянного осеннего солнца, оплетавшего сияющей паутиной пыльные, тяжелые сады.
В густой чаще их уже сквозили лимонные пятна акаций и коралловые – кленов.
1920
Беременный мужчина
На дорожной конференции Северной делегатка Кулаева, выступив в прениях по докладу дорздравотдела, указала на случай в вологодском приемном покое, где вследствие перегруженности работой врач в больничном листе поставил рабочему диагноз – «беременна».
На линии врачам приходится обслуживать в сутки до 150 человек.
Из одной стенограммы
– Следующий! Что у вас такое?
– У меня, товарищ доктор, нога болит.
– Нога? Давайте ее сюда. Покажите. Тэк-с. Сейчас я ее смажу йодом. Готово. Можете идти.
– Товарищ доктор! У меня болит правая нога, а вы намазали левую.
– Ерунда! Следующий!
– Зубы…
– Сейчас! Открывайте рот. Которые? Где мои щипцы? Раз-раз – и никаких зубов!
– Ой, батюшки! Да не то! Зубы, говорю, у моего Ваньки начинают резаться, так я…
– У Ваньки? Зубы? Давайте сюда Ваньку. Где мои щипцы? Которые зубы? Ну-ка, посмотрим. Очень странно: никаких зубов нету.
– Так они ж еще режутся.
– Режутся? А почему режутся? Как режутся?
– Режутся и режутся…
– Безобразие! Обратитесь в милицию, если режутся, – она расследует. А мне некогда. Следующий! Что у вас, гражданин?
– Не гражданин я, товарищ доктор, а гражданка.
– Все равно. На что жалуетесь?
– На тошноту жалуюсь. Опять же все время на солененькое тянет. Живот будто потяжелел.
– Живот, говорите? Примите касторки – всякий живот как рукой снимет, гражданин.
– Не гражданин я, а гражданка.
– Все равно. Дуйте касторку. Следующий. Что у вас, гражданка?
– Живот у меня… только я не гражданка, а гражданин.
– Это не важно. Который живот? Покажите! Где болит?
– Вот тут.
– Гм… Явная беременность… Через две недели придется вам, матушка, рожать.
– Так… я ж… не матушка… я мужчина…
– Ерунда! Не задерживайте. Все вы мужчины… Следующий!
– Товарищ доктор! Я извиняюсь, но все-таки это мне довольно-таки странно. Может, не беременность?
– Вот вам и странно. Сказал, что беременность, – значит, беременность. Нечего, нечего, матушка. Умела замуж выходить, умей и рожать.
– Так я ж… извините… холостой…
– Тем более. Надо было своевременно в загсе зарегистрироваться. А теперь пойдет волынка насчет алиментов. Следующий!
– Товарищ доктор! Как же это так: мужчина – и вдруг рожать! Нету таких пролетарских законов, чтоб трудящемуся мужчине средних лет полагалось рожать дитё! Не могу я с этим фактом помириться!
– Не задерживайте. Следующий!
– Что же мне теперь делать, несчастному? Чем же мне придется кормить моего малютку?
– Грудью кормить будете, известно чем. Следующий!
– Какая же у меня, извините, грудь? Так себе, одна видимость. Из нее не то что молока, даже чаю не выдоишь.
– Ладно, выдоишь. Некогда мне с вами возиться! Следующий!