Краски Африки: нарисовать себя заново

Азореш Елена

Какой красивый язык. Что значит “moyo wangu”?

– Сердце мое. Moyo – это “сердце”.

– А muongo?

– Это значит ложь.

– И о чем эта песня?

– «Не лги, будто любишь меня».

– О, гневная песня. А так не скажешь.

– Я не пишу злых песен. Музыка нужна для исцеления.

– Расскажи, что это значит?

–Я хочу писать песни, в которых мои современники узнают себя и свою реальную жизнь. И поймут, что их не одни.

– Здорово. А как ты пишешь песни? Сначала стихи, потом музыку, или наоборот?

– Все начинается с чувства, – он кладет ладонь на сердце. Я сижу на берегу, перебираю струны и подбираю аккорды, которые созвучны этому чувству. Что-то появляется. Потом приходят первые слова, и я их напеваю под эту мелодию. Иногда все заканчивается одной строчкой, иногда получается целый куплет. Бывает, что второй куплет я сочиняю только через месяц.

Я вспомнила, что недавно смотрела курс о создании песен. Там был описан знакомый мне стратегический подход: сформулировать основные “посылы” песни, продумать ритм и тип рифмы, построить тексты куплетов так, чтобы смысл и чувства раскрывались постепенно, по нарастающей. Оказывается, можно сочинять и вот так: просто от импульса, от сердца.

Ричи играет новую мелодию и смотрит на меня.

– Пой, – говорит он.

– Что петь? Я же не знаю этой песни. И тем более твоих слов на суахили.

– Это неважно, просто пой как поется.

Я осторожно беру голосом несколько первых нот, следя за его левой рукой и пытаясь предугадать ход мелодии. Это бесполезно: он пользуется креативными аккордами, тональность которых я не считываю. Тогда я закрываю глаза и пытаюсь ощутить мелодию в теле. Я чувствую, как в центре моей груди сидит чистый, теплый камертон. Когда мой голос попадает в гармонию музыки, он отзывается вибрацией удовольствия. Когда не попадает, я продолжаю гудеть дальше, чтобы поймать нужный звук, и временное напряжение снова перетекает в легкость и кайф. Я пою свободно, естественно.

Через пару минут моих безбашенных экспериментов ко мне подстраивается и Ричи. Он тоже импровизирует. Двойная неопределенность! Это уже похоже на полёт с горы на дельтаплане, когда страх высоты и неловкого движения смешан с восторгом парения, когда перед тобой открываются пейзажи немыслимой красоты, а тело гудит от радости и созвучия с миром.

В этот момент я замечаю, что гости и хозяева отеля (мы сидели на террасе) смотрят в нашу сторону: “Как давно вы вместе поете?” Давно. Целых двадцать минут.

Когда песня закончилась, я замолчала, пытаясь понять: что это было? Может быть, это и называется «чувством потока»? Это разрешение себе петь свободно, а не как надо. Это позволение отпустить контроль и желание быть правильной. Чтобы просто наслаждаться течением.

Сейчас я понимаю, каким значимым был для меня этот момент. Внутри меня вылупилось что-то новое: бесстрашие, желание пробовать и творить в моменте. Пусть в рамках одной мелодии, в рамках одной террасы, одного восточноафриканского острова, но это было. Какое это освобождающее, расширяющие ощущение – не думать о логике и смысле, а исследовать абсурдное сочетание звуков и находить гармонию. Странным было и ощущение гармонии и мгновенного взаимопонимания с человеком, которого не знала еще полчаса назад. Музыка соединяет, иначе и не скажешь.

Удивительным оказался и путь Ричи в музыку. Он вырос в городке Багамойо на материковой части Танзании. Когда ему было пятнадцать, его мать умерла от воспаления легких, и воспитывала его тетя вместе с четырьмя своими детьми. Жили очень бедно. Когда настал момент решать, куда идти после школы, его определили в медицинский колледж, но через два месяца он оттуда ушел. А еще через месяц он договорился с одним лодочником, чтобы тот перевез его на остров Занзибар: прослышал от друзей, что там всегда можно найти работу. На Занзибар он плыл посреди тюков с картошкой и помидорами. В первый же день он сел играть на гитаре перед входом в занзибарскую музыкальную академию. Знал он на тот момент всего три аккорда, но песня получилась цепляющая. Проходящий мимо человек пригласил его внутрь – он оказался директором этой школы. Через день он предложил ему учиться в академии… бесплатно. Так он стал музыкантом, а Занзибар стал его вторым домом.

Эта встреча с Ричи произошла год назад, а потом я вдруг узнала, что он будет выступать… на том самом “Саути за Бусара”, фестивале моей мечты. Как будут звучать с большой сцены его камерные песни, созданные под дыхание океана?

Звуки мудрости или Пир во время ковида

«Ты выступаешь на “Саути”? Да ладно!» – эту фразу я произнесла дважды. Моим друзьям-музыкантам несказанно повезло: понадобилась срочная замена исполнителей на известнейшем фестивале Восточной Африки, а они оказались в запасном списке. Звезды из ЮАР, Ганы и Гамбии не смогли пересечь границы своих государств из-за карантинных ограничений. На их место пригласили “своих”, и в итоге 11 из 14 выступающих были местными. Среди них – о чудо – оказались Джон и Крис.

Судьба этого грандиозного события была под вопросом почти до последнего момента. В мире бушует пандемия (которую Танзания, напомню, старательно игнорирует). Приедут ли в итоге зрители? Разрешат ли собираться большой фанатской толпой в условиях социального дистанцирования? Смогут ли приехать все артисты? И наберется ли достаточное количество спонсоров, чтобы оплатить это мероприятие?

Когда стало очевидно, что зрителей не набрать, а список исполнителей тает, организаторы сократили масштаб мероприятия. Вместо четырех дней – два. Вместо двух больших площадок – одна компактная. Да и слоган для этого фестиваля подобрали дерзкий и жизнеутверждающий: Alive and Kickin’ (“Жив курилка!”)

До пандемии маленький Занзибар принимал несколько фестивалей в год. В июле сюда приезжали звезды на кинофестиваль Zanzibar International Film Festival. Сентябрь привлекал молодых авторов из Восточной Африки на литературный Jahazi. Сразу за ним проходила Неделя Моды, а потом начинался гедонистический Фестиваль еды суахили. И все же самым колоритным всегда считался музыкальный праздник Sauti za Busara. Название его переводится как “звуки мудрости”, но для меня это были звуки радости.

Место действия: старинный португальский форт. Внутренний двор переделан под сцену и зрительный зал, слева и справа возвышаются мощные десятиметровые стены серого цвета с уже знакомыми мне полукруглыми зубчиками. Прохожу через лавочки, маски, фигурки из черного дерева, кожаные браслеты и почему-то китайские платья. Ныряю через арку к сцене – и меня обдает волна густого, сильного звука.

«Zanzibar, are you readyyyyyyy?» – вопрошает со сцены парень с эффектными дредами до плеч.

«Yeeeeeeeeeeeah!!!» – шумит пятитысячная толпа. Прямо перед собой вижу блондинку, сидящую на плечах шоколадного парня и размахивающую флагом Танзании. Рядом трое девушек в фирменных футболках фестиваля синхронно шагают и двигают бедрами. “Хочу такую же майку с гитарой в форме Африки”, – думаю я, а сама змейкой пробираюсь к сцене. Это непросто: люди стоят плотно. Социальной дистанцирование здесь никому неизвестно, а маски не используются и подавно.