Краски любви
Шрифт:
А он и на самом деле был личностью романтической. Бескомпромиссное чувство справедливости заставило его уйти из команды. Там несправедливо поступили с его товарищем по клубу, и Геннадий Степанович ушел. Ушел перед поездкой в Японию, которая была ему необходима как воздух. С тех пор в глазах Кати любой тренер – человек необыкновенный и к грязным делам неспособный.
Дома Катя в первую очередь отправилась в ванную. Стиснув зубы, содрала повязку с плеча. Кровь давно остановилась, но повязка прилипла и требовала замены. Катя, три года занимаясь спортом, имела опыт борьбы с травмами. Питерский тренер проводил с ними санитарный час, где показывал, как и что делать. Катя промыла рану одеколоном и залепила
Девочка смотрела на экран, но думала о Крюкове. Если ей платят за то, что она помогает сторожить невиновного, тогда она соучастник преступления. Но как же тренер?! Да и про Самсона Федор говорил хорошо. Непонятно. Ну да ладно. А вот то, что она теперь знает имя горбуна, это замечательно. Он ей симпатичен. Игорь Петрович Самохин. Катя вспомнила, как горбун танцевал со Златой, и улыбнулась. Нет, Самсон – жмот. Это она заметила, когда тот давал деньги. Маленькие пухлые пальчики хозяина при этом дрожали. Да, он жадина, но не подлец. Все богатые – жадюги, иначе богатым не станешь. Это Катя уже усвоила. Затем Катя вспомнила Злату. Племянница Самсона с утра уехала в университет. «Что мне с ней дальше делать? – размышляла Катя, поглядывая на экран телевизора, где шел американский мультик. – Похоже, у полячки любовь». Такого в своей мальчишеской роли она не ожидала. «Даст Бог, не долго…» – успокоила она себя.
Неожиданно вспомнилась мама. Кате до боли захотелось ее увидеть. Слишком демонстративно произошел отъезд. В тот момент Кате казалось, что она маму ненавидит, но сейчас ей так захотелось прижаться к матери, даже противный новый муж не вызывал раздражения. Он словно растворился, осталась только мама. Брата Кате не слишком недоставало: тот занят исключительно сам собой и больше ни о ком не думает. А маме больно и обидно за Катю. Нелегко ей дался шаг дележки детей. Катя смахнула слезу и набрала номер питерской квартиры. Мамы дома не оказалось. Она вспомнила телефон маминой фирмы, но неожиданно сообразила, что она со своим теперешним мужем вместе работает, а значит, он может сам подойти к телефону. Катя подумала и звонить не стала, а решила написать письмо. Она взяла конверт и заполнила графу «обратный адрес». Что-то ее остановило, она отложила конверт, решив, что у нее будет время на письмо во время дежурства.
«С кем бы посоветоваться насчет Крюкова?» – размышляла Катя. Папе она не хотела пока ничего рассказывать. Он первым делом испугается, а ей это совсем ни к чему. Вот если бы рассказать все Геннадию Степановичу. Он бы помог принять правильное решение. Но ведь не ехать же в Питер! По телефону всего не объяснишь. Да и о чем рассказывать? Человек не отдал долг? Или отдал? Или он вообще ничего не должен?
Катя решила, что пора во всем этом разобраться.
Глава 22
Нелегкий бизнес Самсона Гуревича
Когда Гнусняк думал о вещах волнительных, он шевелил пальцами правой руки и пытался снять массивный золотой перстень. Волнительными вещами для Самсона были деньги. Перстень, как всегда, не снимался. Гнусняк выключил компьютер, встал и прошелся по кабинету. Самсон Гуревич не был садистом. Ему никогда раньше не приходила в голову мысль поднимать руку на человека. А сейчас у него в доме заперт художник, которого избили его люди по его же приказу. Думая об этом, Самсон брезгливо морщился.
Пойти на столь радикальные меры его вынудили обстоятельства. Месяц назад Гнусняк продал фальшивку, написанную Крюковым. Это была малоизвестная картина Крамского «Гадающая крестьянка». Липский выложил пятнадцать тысяч зеленых, не подозревая подлога. Настоящий Крамской висел в доме известного собирателя картин и бронзы профессора Всеволода Васильевича Вишнякова. Там много что было, и в том числе картинка Коровина. Маленькая такая картинка. И вот она-то и не давала сейчас покоя Самсону.
Это был ранний этюд мастера: солнечный деревенский пейзаж и молодая барынька с зонтиком. Полотно сохранилось идеально. Гнусняк договорился с профессором, и тот обещал пустить Крюкова сделать копию. Для благородных вроде бы целей. А Самсон после разговора с хозяином сфотографировал пейзаж и, продавая Крамского, предложил его Липскому. Липский выложил аванс в пять тысяч, и Гнусняк должен был при встрече отдать ему пейзаж. Теперь Липский мог нагрянуть «каждый день. А Крюков вместо того, чтобы поехать к Вишнякову и скопировать полотно, занялся какой-то дребеденью и от заказа отказался. Вернуть пять тысяч и потерять репутацию?! Такого Гнусняк не видел и в кошмарном сне. Злость, обида, возмущение, да еще и страх смешались в душе Самсона воедино. К тому же полученные деньги Самсон вложил в долгосрочное дело, и вынуть их из оборота быстро не мог. Выходит, и вернуть Липскому аванс возможности не имел. Липский шуток не понимал. Не получив картину, он мог такого наделать, что даже мысли о столь жуткой перспективе Гнусняк отгонял моментально.
Теперь, когда Крюков оказался в его руках, терять нечего. Надо заставить его не только скопировать Коровина, но и намалевать с десяток полотен известных старых мастеров. Не зря в Третьяковке Гнусняка осенила идея с этюдами для картин мирового уровня. Самое время идею воплотить в жизнь.
Самсон вышел из кабинета и поднялся в мансарду.
– Оставь нас одних, – приказал он Губанову. Олег совмещал караульную службу с чтением американского детектива. Художник сидел на диване и смотрел в пол. На приход Гнусняка он внимания не обратил.
– Из вежливости мог бы и поздороваться, – заметил Самсон, когда Олег вышел.
Крюков посмотрел на Гнусняка и, хмыкнув, ответил, что после того, как человека бьют ногами, разговоры о вежливости, мягко говоря, неуместны.
– Вынужденная воспитательная мера. Теперь о деле, – Гнусняк пошевелил пальцами и снова попытался стянуть перстень и, как всегда, безрезультатно. Смирившись с неудачей, он продолжил: – Копию Коровина ты сделаешь. Иначе живым тебе отсюда не уйти.
– Хорошее начало светского разговора, – иронично констатировал Крюков.
Гнусняк закричал фальцетом:
– Мне не до светских манер. Если я не получу Коровина, мне отвернут башку.
– Не надо было обещать, – заметил Крюков.
– Как я мог подумать, что ты откажешься заработать целых пятьсот долларов, – взвизгнул Самсон.
– Тысяча. И я свободен, – согласился художник.
– На тысячу согласен, но мне надо еще десять полотен. – Тут Самсон поделился своей идеей.
– Самсон… зачем тебе столько денег? Дом ты построил, машинку купил, на хлебушек с маслом наверняка припрятал. Погляди, как ты живешь?! Вместо хорошенькой девочки держишь горбатого парня. Путешествовать не можешь, боишься надолго оставить свои сокровища. Мир прекрасен, а ты уткнулся в свой бумажник, – Крюков хотел подняться, но боль в ребрах заставила его согнуться и застонать.
– Мир прекрасен, если у тебя кое-что лежит в кармане. Я пришел не выслушивать твои советы, а в последний раз предложить работу. Откажешься, придется попросить волчат поработать еще, – Гнусняк ждал ответа.
– Против лома нет приема. Придется согласиться, – сказал Крюков и подумал, что сбежит при первой возможности.
– Так-то лучше. Но запомни, пока работу не кончишь, будешь сидеть под охраной. Попробуешь фокусничать – пожалеешь. Мне терять нечего.
Гнусняк собрался уходить.