Красная карма
Шрифт:
Несколько секунд она смотрела на бумажку, потом спрятала ее в карман. И молча скрестила руки на груди. Потом спросила:
– Ты сразу вызвал полицейских?
– А что еще оставалось?!
Николь кивнула. В подобной ситуации о своих политических убеждениях приходилось забыть.
– Можно мне?.. – И она жестом показала, что хочет закурить.
Эрве торопливо протянул ей свою пачку. Несколько минут они молча курили в рассеянном утреннем свете, думая об одном и том же: непонятно, невозможно поверить, чудовищно!
Внезапно Николь встала и схватила его за
– Идем!
Они прошли по нескончаемо длинному коридору. Эрве никогда еще не бывал в таких квартирах. По пути он успел заметить комнаты со светлыми стенами, залитые солнцем, современные картины – жутко дорогие, как он догадывался; наконец он очутился в пещере Али-Бабы.
Комната Николь напоминала индийский базар, вернее сказать – тесные лавчонки на площади Сен-Мишель, торгующие предметами, якобы привезенными прямиком из Бенгалии или Непала. Куда ни глянь, безделушки, украшения, гравюры, и все – на темы Востока… Занавеска над растворенным окном вздымалась мерно, как дыхание.
– Снимай туфли.
Эрве подчинился, моля бога, чтобы на носках не было дыр.
– Садись.
В комнате стоял стул, но он был завален блузами, куртками, сумками.
– Э-э-э… куда?
– На кровать.
Эрве подчинился.
– Ты читал «Бардо Тхёдол»? [51]
– «Бардо…»?
– «Тибетскую книгу мертвых».
– Н-н-нет…
Опустившись на колени, Николь раскладывала какие-то мелкие предметы на пестром ковре, покрывавшем паркет. Эрве посетило внезапное озарение: девушка напоминала рисунок сангиной, нечто вроде эскиза мелом или красноватым углем. Точная аналогия – при ее-то гладкой шелковистой коже и длинных рыжих волосах.
51
«Бардо Тхёдол» (путеводитель для путешественников в потусторонний мир) – знаменитая тибетская эзотерическая книга, созданная в VIII веке, где описываются странствия душ умерших между смертью и возрождением и борьба с демоном непознаваемого.
– Это потрясающе интересно.
– И о чем там написано?
Николь казалась Эрве все более и более странной. Он знал, что она активно участвует в политических баталиях, но теперь ему стало ясно, что этой страсти сопутствует и кое-что еще.
– Это книга о восточном мистицизме, о промежуточных состояниях души. Ее путь от агонии к возрождению.
– К возрождению?
– К реинкарнации.
– Ага…
Николь подняла глаза: ее явно разочаровало отсутствие у Эрве интереса.
– Ладно, оставим это, – сказала она.
А он вспомнил, что материал для сангины, как и кровь, содержит окись железа. И ведь верно: в горе Николь было что-то металлическое – печаль с привкусом ржавчины.
Она взяла позолоченную чашу и резко ударила по ней деревянным молотком. Металл отозвался звонким гулом. Эрве вспомнил: такой сосуд называли «поющей чашей». Его вибрации имели терапевтические свойства. Черт… это во что же он вляпался?
– Я… я мало что знаю о буддизме, – несмело сказал он.
– Дай мне руки.
Он подчинился, убедившись, что его пальцы не дрожат. Они с Николь по-прежнему сидели лицом к лицу – он на кровати, она на ковре. А между ними стояла «поющая чаша» с бальзамом, который потихоньку истаивал, и маленькая статуэтка безмятежного Будды.
Эрве пытался сосредоточиться: не все еще было потеряно, он вполне мог осуществить свой замысел… солнце заливало комнату, дымок благовоний испускал одуряющий аромат, а Николь уже не напоминала «Свободу на баррикадах» и казалась готовой воспарить к небесам этого золотистого утра… но его смущала одна вещь.
– Сейчас мы прочтем мантру покоя для Сюзанны.
Рыжая девушка сидела на ковре, скрестив ноги и разведя колени; из-под натянутой на них короткой туники выглядывал шелковистый белый треугольник – трусики, отороченные кружевом.
– Повторяй за мной.
Как же… поповторяешь тут…
Каждый раз, как взгляд Эрве падал на эластичную белую ткань, его словно током ударяло. И чудилось потрескивание электрических разрядов, безжалостно пронизывающих его тело.
– Где ты пропадал?
– Извини, проспал.
Эрве явился в четверть двенадцатого и застал Жан-Луи в каком-то странном возбуждении, дрожащего и, как пить дать, напиханного амфетаминами.
Заведение «У Мартена» было «кафе-лавкой», располагалось на улице Вожирар, в самом начале бульвара Сен-Мишель, и принадлежало некоему овернцу. Там можно было купить кофе, дрова, уголь, а также позволить себе рюмочку «Кот-дю-Рон» за двадцать пять сантимов.
Эрве не пил спиртного, но узнал об этом заведении в начале мая: оно приглянулось студентам Сорбонны, особенно хиппи. Интересно, почему Жан-Луи выбрал для встреч именно этот «приют волосатиков»?.. Загадка.
– Ну и как, хорошо выспался? – спросил старший брат.
– Да какой там сон!
– Ладно, я пошутил.
Он выложил на деревянный стол обе руки и с ходу объявил:
– Вчера вечером я допросил подружек Сюзанны – Сесиль и Николь.
– Ну и как, удачно?
Мерш раскурил «житан».
– Что ты имеешь в виду?
– Надеюсь, ты не очень их прессовал?
– Ровно столько, сколько нужно.
– Иногда ты бываешь чересчур груб.
Жан-Луи перегнулся через стол. Дым сигареты, окутавший сыщика, придавал ему вид дракона или еще какого-нибудь сказочного чудовища, возникшего из жерла вулкана.
– Слушай меня внимательно, сопляк. Мне плевать, что ты вздыхаешь по той или по другой из двух этих надутых индюшек.
– Я никогда не говорил ничего подобного!
– Да брось, ты что – за дурака меня держишь?
Эрве стиснул свою чашку так, что едва ее не раздавил. А брат продолжал:
– Я веду криминальное расследование. Это очень серьезное дело. Я должен изловить эту сволочь и, уж поверь, добьюсь своего. Так что мне сейчас недосуг терять время на признания влюбленного студентика, о’кей?