Красная кокарда
Шрифт:
— Там кто-то прячется! — вскрикнул он, прижимаясь к старому лакею.
— Это, должно быть, Гаргуф, — отвечал я. — Подожди здесь.
И, не взирая на вопли женщин, умолявших меня остаться с ними, я побежал ко второму ходу на крышу, тщетно пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте. Вдруг до меня донесся какой-то шорох.
Кто-то копошился на самом краю крыши. Я стал осторожно продвигаться вперед, не зная, что меня ожидает. За одной из труб действительно оказался Гаргуф.
Он притаился в самой темной части крыши, там, где стена восточного флигеля выходила к парку.
Парк был объят мраком, и можно было разглядеть только угол здания, стоявшего между ним и горящим домом. Сначала я предположил, что Гаргуф забрался сюда, чтобы спрятаться в темноте. Решив, что он не видит меня, я вздумал было приблизиться к нему, но он, встав с колен, зарычал на меня, как собака.
— Назад! — закричал он каким-то нечеловеческим голосом. — Назад, или я…
— Послушай, ведь это я, виконт де Со! — заговорил я как можно спокойнее, думая, что он не узнает меня от страха.
— Назад! — опять закричал он. — Назад, — повторил еще раз, целясь в меня из пистолета. — Дайте мне одну минуту! Я не хочу умирать! Назад!
— Да ты с ума сошел! — вскрикнул я.
— Назад, или я буду стрелять. Я не хочу умирать.
Он опять встал на колени и, цепляясь левой рукой за трубу, чудом держался на самом краю крыши. Вступить с ним в борьбу значило идти на верную смерть… Пришлось отодвинуться назад, но едва я сделал несколько шагов, как управляющий оторвался от трубы и полетел вниз.
У меня захватило дух. Но напрасно я прислушивался — шума падения не было слышно. Вдруг спасительная мысль блеснула у меня: я бросился к тому месту, где мгновение назад был Гаргуф, и заглянул вниз.
Гаргуф висел в воздухе, футах в двенадцати от меня. Осторожно он порывался спуститься ниже. Я инстинктивно обшарил Рукой крышу вокруг себя и нащупал веревку, на которой он висел. Она была привязана к трубе. Очевидно, он припас эту веревку заранее и, как всякий трус, скрывал свой план спасения, чтобы не уступать первой очереди мадемуазель и другим женщинам.
В порыве негодования я сначала хотел оборвать канат, но быстро сообразил, что если ему удастся спастись, то этот путь может пригодиться и для других.
Пока я обдумывал это, внизу в парке вдруг вспыхнул яркий свет, и человек двадцать мятежников бросились к дверям, через которые я еще недавно входил в замок.
Гаргуф, спустившийся уже до половины веревки, замер и перестал двигаться. При свете факелов, которые несли с собой бунтовщики, можно было видеть каждый узел веревки, конец которой волочился по земле при каждом движении Гаргуфа. Направляясь к входу в замок, негодяи должны были пройти в двух шагах от этого места. Возможно, что, ослепленные ярким светом факелов, они в своем возбуждении могли и не заметить веревки.
У меня перехватило дыхание, когда передний из шайки поравнялся с нею — мне показалось, что он что-то увидел. К счастью, он прошел мимо и вошел в подъезд. За ним последовали и другие. У меня отлегло от сердца. Оставалась одна женщина, та самая, что осыпала меня ругательствами, когда я появлялся в окне.
Она бежала, торопясь нагнать других, и можно было надеяться, что она тоже ничего не заметит. Факел она держала в правой руке так, что свет приходился между нею и веревкой. Как сумасшедшая она размахивала факелом, танцуя и приглашая остальных мужчин скорее разграбить замок.
Вдруг женщина остановилась напротив веревки, словно присутствие человека, сделавшего ей так много зла, имело на нее какое-то особенное влияние. Я видел, как она медленно повернула голову и, отдалив факел в сторону, внимательно стала смотреть вверх. Через секунду она увидела Гаргуфа!
С радостным криком мегера бросилась к концу веревки и стала тянуть ее к себе, как будто таким путем она могла скорее овладеть несчастным управляющим. Мужчины, вошедшие было в дом, услышали ее хохот и вернулись обратно. Стоя на коленях на самом краю крыши, я дрожал всем телом, встречаясь с волчьими взглядами этих устремленных вверх глаз. Что же чувствовал в это время человек, поплатившийся за свой эгоизм и висевший беспомощно между небом и землей!
Он начал проворно взбираться опять наверх и поднялся уже футов на двенадцать, но вдруг силы оставили его. Никакие человеческие мускулы не выдержали бы такой работы. Он хотел было добраться до следующего узла, но не мог.
— Тяните меня кверху! — прохрипел он едва слышно. — Ради самого Бога!
Но бунтовщики уже ухватились за конец веревки, и втащить его наверх не было никакой возможности, даже если б у меня хватило на это сил. Я крикнул ему, чтобы он поднимался сам, если хочет спасти свою жизнь, ибо через минуту будет уже поздно.
Он понял, с трудом добрался до ближайшего узла и опять повис. Потом, сделав невероятное усилие, дотянулся до второго. Я слышал треск его мускулов и тяжелое дыхание. Осталось преодолеть еще три узла, и он будет на крыше.
Вдруг он поднял голову и устремил на меня взор, полный отчаянья. Силы его иссякли. Мятежники с хохотом принялись раскачивать канат из стороны в сторону. Руки управляющего ослабели, и он со стоном спустился на два или три узла. Затем он опять уцепился за веревку и замолк.
Между тем внизу собралась целая толпа. Все выли и прыгали, словно собаки, дожидающиеся лакомой пищи.
Я не мог видеть теперь лица Гаргуфа, но от этого ужасного зрелища кровь стыла у меня в жилах. Поднявшись и с ужасом ожидая, что вот-вот он упадет вниз, я пошел прочь от края крыши. Но едва я сделал пару шагов, как вспышка яркого света ослепила меня и раздался громкий выстрел. Тело управляющего мешком упало вниз, а на том месте, где он висел только что, вилось легкое облачко дыма.
Гаргуф не избег мести своих врагов.