Красная кокарда
Шрифт:
Я почувствовал, что час моей мести близок.
— Благодарю вас за то, что вы мне это сказали, — отвечал я, раскланиваясь. — Но вы сами понимаете, что вы теперь в моей власти.
— Что такое?
— И, чтобы наказать вас за оскорбление, которое вы нанесли мадемуазель, я должен был бы вас покинуть.
— Как? Что?
— Я уже вижу впереди какой-то городок. Минут через пять мы будем у городских ворот. Предупреждаю вас, что если вы скажете дочери хоть одно слово, если вы будете издеваться над ней в моем присутствии, я расстанусь с вами тотчас же.
К удивлению моему, маркиза так и залилась смехом.
— Этого вы не сделаете, — сказала она. — К тому же, я могу обращаться с моей дочерью, как нахожу нужным.
— Сделаю!
— Нет, не сделаете!
— Это почему?
— Все потому, что вы благовоспитанный человек и не захотите навлечь на нас опасность.
Откинувшись назад, я с негодованием смотрел на нее. Я чувствовал свое бессилие, подушки экипажа жгли мне спину, но я не мог ничего ей ответить и продолжал сидеть неподвижно.
Она опять рассмеялась с самодовольным видом.
— Вот, я же говорила вам, что вы ничего не сделаете такого. А теперь я скажу вам, что надо будет делать. Нам придется иметь дело с людьми, подозревающими всех. История с г-жой Корва едва ли удовлетворит их. Поэтому вы скажете, что я ваша мать, а Дениза — сестра. Если она предпочитает, — продолжала маркиза, бросая на дочь колючий взгляд, — можно сказать, что это ваша жена, хотя это мне и не нравится.
Я задыхался от злобы, но делать было нечего: я был в положении раба, которому остается лишь повиноваться. Выдать их я не мог, не мог и оставить на произвол судьбы: тут были замешаны и честь, и любовь. Я предчувствовал, что мне часами придется выслушивать язвительные нападки на бедную девушку, действовавшие на нее, как удары хлыста. У маркизы, очевидно, был готов целый план, и этим между нами воздвигалась непреодолимая преграда.
Бедная Дениза призвала на помощь всю свою гордость и сидела молча, не плача и не протестуя. Лишь только я делал вид, что заснул, она глядела в окно и не спускала глаз с матери, когда я сидел прямо. Может быть, эти издевательства не действовали на нее так сильно, как я предполагал, но я все же надеялся, что она больше не допустит подобного, по крайней мере, сегодня. Она слышала, как я боролся за нее, но не сказала мне ни одного слова!
Живописная долина была уже позади. Мы двигались через пустынные ущелья, где на верхушках скал еще лежал зимний снег, сверкая на солнце. Но на все это мы едва обращали внимание. Мысли наши витали внутри нашего экипажа, где маркиза сидела, улыбаясь, а мы хранили угрюмое молчание.
Около полудня мы остановились высоко в горах у какой-то деревенской гостиницы. Надо было отдохнуть и подкрепить силы. Местность была довольно дикая: горы ярусами громоздились друг на друга, а книзу шел крутой спуск. Но ветер перемен достиг и этого затерянного уголка. Едва мы успели съесть по куску хлеба, явился синдик и потребовал наши бумаги. Выбора не было, и маркиза сошла за мою мать, а Дениза — за сестру. Пока синдик, на которого моя командировка произвела сильное впечатление, между поклонами старался узнать от меня какие-нибудь новости, перед воротами гостиницы остановилась лошадь, и послышался чей-то мужской голос. Немного погодя, в комнату, где мы находились, вошел барон Жеоль.
Увидев дам, он снял шляпу.
— Вы рано уехали, — заговорил он с невеселой улыбкой, узнав меня. — Я долго ждал вас у восточных ворот, но вы не приехали.
Я покраснел и рассыпался в тысячах извинений. Сказать по правде, я совсем забыл о нем, да и сейчас не сразу вспомнил, что уговорился встретиться с ним у восточных ворот.
— Вы не верхом? — спросил он, как-то странно поглядывая на моих спутниц.
— Нет, — отвечал я.
Больше я ничего не мог прибавить. Синдик все еще стоял, посматривая на меня с улыбкой, и вдруг передо мной открылась бездна, на краю которой я стоял.
— Вы встретили знакомых? — продолжал расспрашивать барон, глядя на маркизу.
— Да, да, — пробормотал я.
Правила вежливости требовали, чтобы я представил его дамам, но я не решался этого сделать. В конце концов, он, кажется, понял мое положение и удалился вместе с синдиком.
Едва они покинули нас, маркиза напустилась на меня с величайшим гневом.
— Глупый человек, — заговорила она без всяких церемоний. — Почему вы не представили его? Неужели вы не понимаете, что таким путем вы можете возбудить подозрение и погубить нас? И ребенок понял бы, что вы что-то скрываете. Если б вы сразу представили его мне, как вашей матери…
— То?
— То он ушел бы отсюда вполне удовлетворенным.
— Сомневаюсь в этом и имею к тому достаточные причины, — насмешливо заметил я. — Еще вчера я в разговоре сказал ему, что у меня нет ни матери, ни сестры.
В этом для меня было маленькое мщение. Маркиза, то бледнея, то краснея, заходила по комнате. Потом, крепко сжав губы, она села, опустив взор на стол.
— Кто это такой? Что вы знаете о нем? — спросила она.
— Он из обедневших дворян и ревностный протестант.
Маркиза молча закусила губы…
— Как можно предвидеть такие случайности! Как вы думаете, догадывается он о чем-нибудь, или нет?
— Без сомнения, догадывается. Прежде всего, я оставил его сегодня утром одного, нарушив тем самым обещание ехать вместе. Затем, если он узнает, что я еду с матерью и сестрой, которых еще вчера у меня не было…
Маркиза подняла на меня глаза, желая, видимо, испепелить меня взором.
— Что же вы намерены делать? — воскликнула она.
— Это уж пусть укажет мне моя мать, — равнодушно отвечал я, принимаясь за сыр. — Она ведь привыкла всем распоряжаться.
Маркиза побледнела от гнева, а, может быть, от волнения, а я внутренне смеялся и торжествовал. Но сердись — не сердись, а ей пришлось отложить свою гордость.
— Что же вы посоветуете предпринять? — спросила она наконец.
— Я вижу только одно средство, и мы должны пустить его в ход, ничем не стесняясь.
Она была согласна на все. Но легко было советовать и трудно было осуществить совет. Через несколько минут я прекрасно понял это. Выйдя во двор, чтобы посмотреть, готов ли наш экипаж, я лицом к лицу столкнулся с бароном де Жеолем.