Красная линия метро
Шрифт:
— Седов, а можно было чуть короче и конкретнее? Мол, выяснил, что я оказался дураком, и в очередной раз пошел по тупиковому пути… А? Чего молчишь? — никак не успокаивался Геннадий Петрович.
— Я с вами не согласен, — упрямо произнес опер, еле сдерживаясь, чтобы не сболтнуть лишнего. — К тому же я еще не все доложил.
— Ладно, Седов, валяй дальше, — словно от назойливой мухи отмахнулся от него Власенко, который мечтал лишь об одном — поскорее завершить эту пустую болтовню. — Только, старлей, давай исключительно по делу и никакой воды. Колкин-Колкин — хрен метелкин…
Последние слова заставили его спохватиться.
— Как ты говоришь его отчество? Сергеевич?.. Хм… Колкина, которого я когда
На Власенко нахлынули давние воспоминания.
Москва, середина семидесятых. Он — молодой опер, которому сказочно повезло. В первом же деле, куда его привлекли в качестве рядового сотрудника МУРа, едва оперившемуся лейтехе посчастливилось присутствовать при задержании сексуального маньяка, долгое время терроризировавшего московский район Бескудниково.
Ой!
Картинки из прошлого вмиг улетучились.
Ощутив боль в пятой точке, Власенко быстро вернулся в настоящее.
— А фото его имеется? — вновь включился он в работу.
— Так точно. Есть фотография с водительских прав.
— Покажи, — ничего не объясняя, потребовал Власенко.
Седов протянул распечатанный на принтере лист бумаги.
Старший следователь по особо важным делам нацепил на нос очки и принялся внимательно рассматривать снимок. Он крутил его и так, и этак: то удалял от себя на расстояние вытянутой руки, то приближал, чуть ли не к кончику носу. В завершении, отложив его в сторону, обхватил рукой подбородок и погрузился в раздумья.
— Что-то здесь не так, Седов… Чую, но не понимаю. Уж слишком этот Колкин похож на молодого Ваньку-Стоматолога. А так не бывает… — заключил он. — Хотя… спешить с выводами я пока не стану. Послушай, вот тебе новое задание. Отправляйся в архив и подними материалы по делу Колкина Ивана Ивановича. Год расследования — одна тысяча девятьсот семьдесят четвертый, тире, семьдесят пятый. Что-то мне подсказывает, что мы с тобой все-таки нарыли кой чего…
«Мы с тобой нарыли…» — передразнил про себя начальника старший лейтенант, но вслух, произнес лишь бодрое: «Есть!».
Через неделю в том же самом кабинете состоялся очередной доклад.
— Значит, говоришь, Александр Колкин в свое время был усыновлен двоюродным дядей, Сергеем Николаевичем Колкиным?
— Так точно, вот ксерокопии документов, — бодро произнес Седов.
Власенко полистал бумажки и вздохнул.
— Жаль, а то у меня такая версия родилась… закачаешься, — было хорошо заметно, что он не сможет скрыть разочарования. — Ладно, валяй, что ты там еще нарыл.
— Да больше особо похвастаться нечем. В поле зрения милиции Колкин не попадал. Живет в квартире, перешедшей ему по наследству от родной тетушки. Как я уже говорил, в настоящий момент нигде официально не работает. Зато получает пенсию по инвалидности по медицинскому заболеванию. Что за заболевание — я пока не выяснил. А так, в свое время он работал в разных местах: ремонтником в московском метрополитене, охранником в торговом центре, в Мосводоканале что-то сторожил… В общем, ничего примечательного, обычный работяга. Со слов соседки по этажу, бывает, что по нескольку месяцев в году лежит в психиатрической больнице. Да, кстати, о своем знакомстве с пропавшими студентами Грачевым и Терехиной не отрицает. Говорит, что вначале познакомился с Галиной, а позднее та познакомила его со своим бойфрендом. Свидетели из числа студентов этот факт подтвердили. В день исчезновения Терехиной он, действительно, по ее просьбе подвозил девушку до станции метро «Юго-Западная». Там ее и высадил. Кстати, я проверил записи камер наблюдения согласно их
— Да… не густо. А про родного отца ты у него спросил? Не его ли батя тот самый Стоматолог, что безобразничал в Москве в середине семидесятых? Я ведь тоже справки навел. Колкин Иван Иванович, после освобождения из спецучереждения как в воду канул.
Седов с хитрецой посмотрел на Власенко. Этого вопроса он ждал. Очень уж ему хотелось посмотреть, как начальник среагирует на его ответ.
— Геннадий Петрович, конечно, я его об этом спросил. Но он категорично утверждает, что со своим настоящим отцом знаком не был. Хотя по данным архивов, осужденный по статье сто тридцать один, часть вторая, Колкин Иван Иванович, сорок седьмого года рождения, однозначно его родной отец.
— Опачки! — от такой новости Власенко аж хлопнул себя ладонями по ляжкам. — То-то я и думаю, они на одно лицо, красавчики…
Его глаза хитро забегали, а измученное выражение лица вмиг преобразилось.
— Седов, как ты думаешь, снаряд в одну воронку попадает дважды?
— Если следовать теории вероятности…
— Попадает, — уверенно заявил Власенко. — Копай, копай дальше под этого мальца, Седов. Точно тебе говорю, будет толк.
Глава 17
Колкин забрался в машину и удовлетворенно вздохнул. Только что он навестил своего старого знакомого по фамилии Зуев, и эта встреча оказалась более чем удачной.
Витьку Зуева он знал давно, еще с тех пор, как впервые оказался в психиатрической лечебнице. Тот был его соседом по палате. Александр помнил, как поначалу, едва его стало «отпускать» от седативной терапии, первым делом он познакомился с длинным и нескладным юношей, лежащим на соседней койке. Витек был всего на три года младше него.
Первое впечатление от знакомства было весьма неоднозначным. Дело в том, что любому несведущему в психиатрии человеку, никогда не общавшемуся с подобными пациентами, Зуев мог показаться абсолютно нормален. Ну, разве что немного замкнут и повернут на сексуальной почве. А озабочен в сфере половых отношений тот и вправду был не на шутку.
Колкину доставляло немалое удовольствие слушать бесконечные Витькины рассказы о его мнимых сексуальных похождениях. В его бурных фантазиях правда и ложь постоянно менялись местами, создавая поистине грандиозный размах разврата.
«Жаль, что реальных действий у этого великовозрастного лгунишки лишь малые крохи», — сетовал Колкин, смакуя каждую подробность очередной истории.
Вне обострения Витек был стеснительным и нерешительным молодым человеком. Но это лишь до поры, пока не входил в очередную ажитацию. Вот тогда-то из робкого паренька он превращался в беснующегося монстра с горящими глазами и трясущимися от вожделения руками. А с учетом его двухметрового роста и возникающий в такие моменты звериной силы, справиться с ним было сложно даже двум крепким санитарам.