Красная площадь
Шрифт:
напевал за стенкой Кутасов.
Наташа приподнялась на цыпочки и поцеловала Амелина в подбородок: наверное, хотела в губы, но не дотянулась. Потом молча побежала в комнату. Оттуда доносилось:
— Целься в грудь, маленький зуав. Кричи ура!..Амелин
В одной из теплушек еще не спали. Сидели вокруг накаленной, прямо-таки вишневой «буржуйки» и, как всегда, спорили.
— А я кажу — он из самых-самых бедняков! — убеждал Карпушонок. — А то чего бы ему за нас стараться?
Матрос Володя надменно улыбнулся.
— Глупое и даже примитивное рассуждение. Если хочешь знать, он был единственный наследник миллионного богатства… Но он отрекся от него. Сменял это золото на железо арестантских кандалов…
В двери показалось лицо Амелина. Ему сейчас не хотелось идти к себе.
— Вот с кем бы я хотел поговорить, — продолжал свою речь матрос. — Поговорить, поспорить о разных идеалах… Я его уважаю как очень великого человека.
— Кого это? — спросил комиссар, влезая в теплушку.
— Товарища Ульянова-Ленина… Но ко всей твоей партии и лично к тебе это не относится, — предупредил Володя. — Я продолжаю ехать на платформе анархизма.
— Комиссар! Ты питерский… Ты до Ленина доходил? — спросили из темноты.
— Не пришлось, — смущенно признался комиссар.
— Я если товарища Ленина увижу, я ему сразу пожалюсь, — сказал солдат Мясоедов. — Так, мол, и так, питают нас слабо.
— Мясоед! Ты знаешь, зачем у человека два ухи? — сердито спросил эстонец Уно.
— Ну? — сказал Мясоедов и на всякий случай отодвинулся.
— Затем, чтоб удобней отвинтить ему голову. Если он булькает всякую глупость.
У самой печки сидел бородач Камышов и занимался делом: плавил в жестянке из-под консервов олово — отливать ложку Он тоже вступил в разговор:
— А я, если бы с Владимиром Ильичем повстречался, ничего бы с ним не спорил, не просил… Но я бы с ним обязательно поздоровкался… За ручку.
— Зачем?
— Ни за чем… Чтоб от сердца к сердцу ниточка протянулась.
В хороший весенний день 1918 года первые отряды РККА принимали присягу в Москве, на Красной площади.
Серо-зелеными прямоугольниками, лицом к кремлевской стене, замерли полки и батальоны — замерли в полной, совершенной тишине. Микрофонов не было, и такая тишина требовалась для того, чтобы услышать голос Ленина.
Председатель Совнаркома РСФСР вместе с другими членами правительства стоял на трибуне и читал своим немного картавым решительным голосом:
— Я, сын трудового народа, гражданин Советской Республики, принимаю на себя звание воина рабочей и крестьянской армии…
— Я, сын трудового народа, гражданин Советской Республики, принимаю на себя звание воина, — прогудело над площадью. Это красноармейцы повторяли вслед за Лениным первые слова торжественного обещания.
— Я обязуюсь строго и неуклонно соблюдать революционную дисциплину и беспрекословно выполнять все приказы командиров, — продолжал читать Ленин.
— Я обязуюсь строго и неуклонно соблюдать революционную дисциплину, — гулко повторила площадь.
На тротуарах — у храма Василия Блаженного, у Верхних торговых рядов — толпились притихшие москвичи. Среди других стоял тут и Николай Павлович Кутасов — до обидного штатский, в долгополом бобриковом пальто и картузе с наушниками.
— Все свои действия и мысли направлять к великой цели освобождения всех трудящихся, — присягала Красная площадь.
И Кутасов поймал себя на том, что его губы шевелятся, повторяя простые и торжественные слова о солдатском долге.
Ленин вдруг перестал читать. Он передал листок с текстом присяги стоящему рядом длинноусому военному — главкому, а сам повернулся и пошел с трибуны.
— Я обязуюсь по первому зову Рабочего и Крестьянского Правительства выступить на защиту Советской Республики… — Теперь присягу зачитывал главком.
— Я обязуюсь, — повторяла площадь.
— Выступить на защиту Советской Республики, — беззвучно шептал Кутасов.
Сойдя вниз, Владимир Ильич встал в строй к бойцам того полка, который был ближе других к трибуне. Это оказался амелинский полк — бывший 38-й гренадерский. Строй остался неподвижен. Только все глаза повернулись к Ленину.
Невысокий человек в стареньком аккуратном пиджачке — вождь всей огромной страны — был совсем близко от Амелина, Уно, Карпушонка. А бородач Камышов так и вовсе стоял с Лениным плечо к плечу: протяни только руку — и поздороваешься. Но поздороваться сейчас было никак нельзя. Камышов, Уно, Володя и все остальные повторяли:
— За Российскую Советскую Республику, за дело социализма и братство народов не щадить ни своих сил, ни самой жизни…
И Владимир Ильич говорил вместе с ними, наклонив усталое большелобое лицо:
— Не щадить ни своих сил, ни самой жизни…
…Присяга кончилась. Сводный оркестр, блеснув на солнце медью труб и тарелок, заиграл старый марш — новых еще не было.
Чуть скосив голову набок, Ленин оглядел своих соседей — внимательно и любопытно, как всегда, когда видел новых людей.
Солдаты тоже глядели на него молча. Не то чтобы заробели, а просто было совестно беспокоить человека своими пустячными разговорами. Только Мясоедов беспокойно зашлепал губами — видно, хотел-таки пожаловаться на питание. Но и он смолчал.