Красная площадь
Шрифт:
Только одному человеку удалось бежать из Бутырской тюрьмы, и этим человеком был Дзержинский, создатель КГБ [1] . Он подкупил надзирателя. В те дни рубль еще что-то значил.
– Фамилия? – спросил надзиратель.
Голос за дверью камеры отозвался: «Орбелян».
– Статья?
– Спекуляция, сопротивление при аресте, отказ сотрудничать с соответствующими органами, в чем – понятия не имею.
Дверь отворилась. Гарри стоял голый по пояс: рубашкой, как тюрбаном, была обмотана голова. Со своим шикарным носом и разукрашенным татуировкой
1
Автор не точен: орган, созданный в декабре 1917 года (во главе с Дзержинским), носил название ВЧК – Всероссийская чрезвычайная комиссия.
– Спекуляция, сопротивление и отказ. Хорош свидетель, – сказал Яак.
Комната для допросов отличалась монастырской простотой: деревянные стулья, металлический письменный стол, портрет (икона) Ленина. Аркадий заполнил бланк протокола: дата, город, фамилия (его собственная после титула: «Следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР»). Затем: «…допросил Орбеляна Гарри Семеновича, родившегося 03.02.1960 г. в Москве, паспорт PC № АОБ 425807, армянина…»
– Разумеется, – заметил Яак.
Аркадий продолжал:
– Образование и специальность.
– Трудовое. В области медицины.
– Нейрохирург, – добавил Яак.
Не женат; занимаемая должность – санитар в больнице; не член партии; преступления в прошлом – хулиганское нападение и владение наркотиками с целью продажи.
– Правительственные награды? – спросил Аркадий.
Яак и Гарри расхохотались.
– Это очередной вопрос протокола, – сказал Аркадий. – Может быть, с прицелом на будущее.
Проставив точное время, он начал допрос, останавливаясь на тех же вопросах, которые задавал Яак на месте преступления. Гарри шел от машины Руди, когда вдруг увидел, что она взорвалась. Потом Ким бросил вторую бомбу.
– Ты что, пятился задом от машины Руди? – спросил Яак.
– Я остановился подумать.
– Ты остановился подумать? – переспросил Яак. – О чем же?
Когда Гарри замолчал, Аркадий спросил:
– Поменял вам Руди форинты и злотые?
– Нет, – лицо Гарри стало мрачнее тучи.
– И вы здорово рассердились.
– Я бы свернул ему жирную шею.
– Если бы не Ким?
– Ага. Но потом Ким сделал это за меня, – лицо Гарри просветлело.
Аркадий пометил крестом середину листа и передал ручку Гарри.
– Вот машина Руди. Пометьте, где вы стояли, а потом пометьте, что еще вы видели.
С испуганным видом Гарри дрожащими пальцами начертил фигуру из палочек. Добавил квадрат с колесами – грузовик с электроникой. Нарисовал закрашенную черным фигуру между собой и Руди – Ким. Изобразил квадрат с крестом – санитарная машина. Еще один квадрат – наверное, фургон. Черточки с головами означали цыган. Маленькие квадраты с колесами – чеченские машины.
– Я помню, был «Мерседес», – сказал Яак.
– Они тогда уже уехали.
– Они? – переспросил Аркадий. – Кто они?
– Водитель и… Знаю, что была еще женщина.
– Сможете ли ее изобразить?
Гарри нарисовал фигурку – палочку с огромным бюстом, пририсовал высокие каблуки и курчавые
– Кажется, блондинка. Пышная бабенка.
– Неплохо разглядел, – вставил Яак.
– Значит, вы видели, как она выходила из машины? – спросил Аркадий.
– Ага. Из Рудиной.
Аркадий несколько раз повернул листок.
– Хороший рисунок.
Гарри кивнул.
Несмотря на синюю от татуировки фигуру и изуродованное лицо, он стал чем-то напоминать нарисованную на листке фигурку – стал больше похож на человека.
Рынок автомашин в Южном порту находился между Пролетарским проспектом и излучиной Москвы-реки. Заказы на новые машины оформлялись в зале, отделанном белым мрамором. Там никого не было, потому что не было новых машин. Снаружи карточные мошенники разложили на земле листы картона, приглашая сыграть в «три листика». Заборы стройплощадки были сплошь обклеены объявлениями о продаже («Есть шины в удовлетворительном состоянии к „Жигулям“ 1985 года») и купле («Ищу приводной ремень вентилятора к „Пежо“). Яак записал номер телефона продавца шин. Так, на всякий случай.
В конце забора, в грязи, – два ряда подержанных «Жигулей» и «Запорожцев», двухцилиндровых немецких «Трабантов» и итальянских «Фиатов», заржавевших, как древние мечи. Покупатели переходили от машины к машине, критически разглядывая рисунок протекторов, проверяя показания счетчика, обивку, вставая на одно колено, чтобы с фонарем разглядеть, не подтекает ли масло. Каждый здесь был знатоком. Даже Аркадий знал, что «Москвич», сделанный в далеком Ижевске, лучше «Москвича», изготовленного в Москве, и что единственным ключом является эмблема на решетке. Вокруг машин стояли чеченцы в спортивных костюмах. Это были загорелые, узколобые, неуклюжие на вид парни, пристально глядящие вслед прохожим.
Все занимались надувательством. Продавцы автомашин заходили в деревянную хибару к комиссионному агенту, чтобы узнать, какую цену, в зависимости от марки, года выпуска и состояния машины, они могут запросить (цену, с которой они будут платить налог). Цена эта не имела никакого отношения к сумме, которая переходила от покупателя к продавцу. Все – продавец, покупатель и комиссионный агент – понимали, что настоящая цена будет в три раза выше.
Коварнее всего обманывали чеченцы. Как только на руках у чеченца оказывались документы на машину, он платил лишь официально установленную сумму, и получить с него сполна было все равно, что вырвать кость из волчьей пасти. Разумеется, чеченец позднее возвращался и продавал машину за гораздо большую цену. Этот клан скопил на рынке в Южном порту огромные богатства. Они практиковали это не всегда – иначе подорвали бы поступление машин на рынок. Чеченцы выбирали автомобили на рынке, словно овец из своего стада.
Не доходя до конца ряда, Яак и Аркадий вышли из толпы, эстонец кивнул в сторону стоявшей на отшибе машины. Это была черная, старая, когда-то официально используемая «Чайка» с начищенной до зеркального блеска зубчатой хромированной решеткой. Задние и боковые окна были задернуты шторами.
– Долбаные арабы, – сказал Яак.
– Они такие же арабы, как ты, – отрезал Аркадий. – Я думал, что ты без предрассудков. Махмуд – старый человек.
– Надеюсь, ему хватит сил показать тебе свою коллекцию черепов.