Красная площадь
Шрифт:
– Томми послал в Москву факс.
– И что там говорится? – потребовал Петер.
– «Где Красная площадь?»
Они ехали молча, пока впереди не возникло розовое пятно.
– Нужно поговорить с Томми, – сказал Аркадий. Он достал сигарету. – Не возражаете?
– Опустите стекло.
В машину со свистом ворвался воздух, а вместе с ним едкий запах, от которого перехватило горло.
Петер сказал:
– Кто-то жжет пластмассу.
– И шины.
Розовое пятно увеличивалось в размерах, исчезало и вновь возникало, становясь все больше и интенсивнее. Вот оно исчезло, потом появилось
– «Траби»! – воскликнул Петер, когда они проезжали мимо.
Они вернулись к автомобилю с наветренной стороны, зажимая руками нос и рот. «Трабант» – маленькая машина, а после удара об основание пандуса стала еще меньше. Тем не менее полыхало вовсю: красные языки перемежались с ядовито-голубыми и зелеными, и валил черный дым, словно от горящей нефти. «Траби» не просто горел изнутри, он весь был объят пламенем: пластмассовые бока, капот и крыша плавились в огне, так что огонь дождем капал на сиденья. Горящие шины походили на призрачные кольца.
Они быстро обежали вокруг «Трабанта».
Аркадий сказал:
– Мне уже доводилось видеть такой пожар. Если Томми нет снаружи, значит, его нет в живых.
Петер отошел назад. Аркадий хотел подобраться поближе и пополз на четвереньках, спасаясь от дыма. Жар был невыносимый, задымилась куртка.
Переменился ветер, и он увидел внутри машины силуэт, подобный тем, какие художник вырезает ножницами из черной бумаги. Силуэт тоже был объят пламенем.
Петер вернулся в «БМВ», подал задним ходом мимо «Трабанта», освещая светом фар дорогу до тех пор, пока не увидел место парковки. Остановил машину, вышел и установил на крыше синий сигнальный фонарь. «Наверное, он хороший полицейский», – подумал Аркадий.
Томми уже не вернешь. Скрючиваясь, отвалилась лиловая от жара дверь. Пластмассовую крышу завернуло назад, и усилившаяся тяга собрала пламя в стремительно закрывающийся цветок.
– Знаете, в старые времена мы бы обездвижили вас газом, связали и отправили в ящике домой. Больше мы так не делаем. Теперь, когда отношения с немцами стали лучше, в этом нет нужды, – говорил вице-консул Платонов.
– Неужели? – удивился Аркадий.
– Теперь за нас это делают немцы. Во-первых, я выселяю вас из этого помещения, – Платонов сдернул с протянутой через комнату веревки рубашку, оглядел разостланный на столе план Мюнхена, рогалик и пакет с соком около раковины, потом сунул рубашку в руки Федорову. – Ренко, – сказал он, – я знаю, что вы считаете это своим домом, но, поскольку комнату снимает консульство, мы можем здесь делать все, что хотим. В данный момент я намерен сообщить, что вы считаетесь бродягой, кем вы на самом деле и являетесь, так как ваш паспорт у меня, а без него вы нигде не можете зарегистрироваться.
Федоров расстегнул и широко раскрыл саквояж Аркадия, затем бросил туда рубашку и добавил:
– Немцы депортируют бродяг-иностранцев, особенно русских.
– Это вопрос экономики, – заметил Платонов. – Они считают, что с них довольно восточных немцев.
– Если надеетесь получить политическое убежище, то забудьте об этом и
Аркадий не виделся с вице-консулом с их первой встречи в Мюнхене, но Платонов все помнил.
– Что я вам говорил? Походите по музеям, купите сувениров… Если бы вы что-нибудь купили здесь и продали, вернувшись, вам бы на год хватило. Я предупреждал, что у вас нет официального статуса, и просил не вступать в контакт с немецкой полицией. А что сделали вы? Вы не только направились прямо к немцам, но и втянули в это дело консульство.
– Вы что, были на пожаре? – понюхал Федоров пиджак.
Ночью Аркадий выстирал бывшее на нем белье, принял душ, но сомневался, что волосы и пиджак не пахнут дымом.
Платонов разошелся:
– Ренко, дважды в неделю я хожу на чай с баварскими промышленниками и банкирами, чтобы убедить их в том, что мы цивилизованные люди, с которыми можно иметь дело и без риска предоставлять ссуды на миллионы марок. Затем являетесь вы и начинаете выкручивать руки, вымогая деньги. Федоров говорит, что он с трудом убедил лейтенанта немецкой полиции в том, что не состоит ни в каком заговоре против германских банков.
– Вам понравился бы визит гестаповца? – спросил Федоров. Он бросил в сумку бумажник, кошелек, зубную щетку и пасту Аркадия. Ключ и билет Люфтганзы он оставил у себя и положил в карман.
– Называл ли он конкретный банк? – спросил Аркадий.
– Нет, – Федоров заглянул в холодильник и обнаружил, что он пуст.
– Заявляли ли немцы официальный протест?
– Нет, – Федоров сложил план города и бросил его в сумку.
– Давала ли с тех пор знать о себе полиция?
– Нет.
«Даже после аварии с автомашиной? Интересно», – подумал Аркадий.
– Мне нужен мой билет на самолет, – сказал он.
– Вообще-то говоря, он вам не нужен, – Платонов бросил на стол билет Аэрофлота. – Мы высылаем вас сегодня домой. Федоров посадит вас на самолет.
– Моя виза действительна еще неделю, – возразил Аркадий.
– Считайте, что ваша виза аннулирована.
– Мне нужны указания из прокуратуры. До их получения я не могу уехать.
– С прокурором Родионовым трудно связаться. Я невольно спрашиваю себя, почему он послал следователя с туристской визой и не дал ему никаких полномочий. Все это очень странно, – Платонов прошел к окну и посмотрел на привокзальные пути. Через плечо вице-консула Аркадий видел плавно движущиеся поезда, пассажиров, стоящих на ступеньках утренних пригородных поездов. Платонов восхищенно воскликнул: – Какой порядок!
– Я не поеду, – сказал Аркадий.
– У вас нет выбора. Если не мы посадим вас в самолет, так это сделают немцы. Подумайте, как это отразится на вашей характеристике. Я предлагаю вам легкий выход из положения, – убеждал его Платонов.
– И все из-за того, что меня выселили?
– Да. Все так просто, – сказал Платонов, – и совершенно законно. Мне же нужно заботиться о хороших дипломатических отношениях.
– Меня еще ни разу не выселяли, – сказал Аркадий. – Арестовывали, ссылали, но так вот просто не выселяли.