Красная площадь
Шрифт:
– Теперь и это предстоит, – Федоров смахнул с веревки в саквояж оставшиеся постирушки.
Открылась дверь. В прихожей появилась черная собака. Аркадий подумал, что это тоже связано с выселением. Огромный лохматый зверь с темными агатовыми глазами казался помесью пса с медведем. Он уверенно вошел в квартиру и с одинаковой подозрительностью оглядел всех троих.
В прихожей послышались неравномерные шаги, и внутрь заглянул Стас.
– Куда-нибудь едешь? – спросил он Аркадия.
– Выставляют.
Стас вошел, не обращая внимания на Платонова и Федорова, хотя Аркадий
– Вчера вечером я посылал к тебе Томми. Вы виделись? – спросил Стас Аркадия.
– Мне очень жаль Томми.
– Значит, ты слышал о несчастном случае?
– Я был свидетелем, – ответил Аркадий.
– Мне бы хотелось знать, что случилось?
– Мне тоже, – сказал Аркадий.
Глаза у Стаса блестели сильнее обычного. Он взглянул на Платонова и нагруженного стираным бельем Федорова. Собака тоже. Стас снова бросил взгляд на открытый саквояж.
– Тебе нельзя уезжать, – сказал он таким тоном, будто принял решение.
Вмешался Платонов.
– Существуют немецкие законы. Раз Ренко негде остановиться, консульство ускоряет его возвращение домой.
– Поживешь у меня, – сказал Стас Аркадию.
– Не так-то просто, – перебил Платонов. – Приглашения советским гражданам должны подаваться в письменном виде и получать предварительное одобрение. Его виза аннулирована, и у него уже есть новый билет до Москвы, так что это невозможно.
– Можешь ехать сейчас? – спросил Стас Аркадия.
Аркадий отобрал у Федорова свой ключ от ячейки в камере хранения и билет Люфтганзы и сказал:
– Вообще-то я почти уложился.
Стас влился в поток машин, движущихся по кольцу вокруг центра города. Несмотря на пасмурный летний день, стекла были опущены, потому что запотели от собачьего дыхания. Собака заполнила собой все заднее сиденье, и у Аркадия было ощущение, что ему с его саквояжем дозволено занять место впереди только при условии, что он не будет делать резких движений. Когда он уходил, у Платонова с Федоровым был такой вид, словно они пришли за гробом и увидели, что из дверей выходит покойник.
– Спасибо.
– Я хотел спросить, – сказал Стас. – Томми был чудаком и водил дурацкую машину. «Трабант» не дает больше семидесяти пяти километров в час, и ему нечего делать на шоссе. Но я никак не могу понять, как он мог потерять управление и врезаться в бордюр.
– Я тоже, – ответил Аркадий. – Сомневаюсь, что от машины что-нибудь осталось, чтобы полиция могла разобраться. Она сгорела вся, вплоть до мотора и осей.
– Возможно, причиной была идиотская печка. Керосиновая печка на полу. Опасная штука.
– Томми долго не страдал. Если не погиб от удара, то задохнулся в дыму. Вроде бы огонь, а погибают от ядовитого дыма.
– Ты уже видел такое?
– В Москве я видел, как человек сгорел в машине. Там это продолжалось немного дольше, потому что машина была получше.
Подумав
– Томми показывал тебе «Красную площадь»?
– Ты знаешь это место?
– Ренко, находиться на той дороге в поздний час было не так уж много причин. Бедняга Томми. Типичный случай русофилии со смертельным исходом.
– Потом мы ездили на стоянку, своего рода бордель на колесах.
– Самое подходящее место, если хочешь подцепить страшную болезнь. По германскому закону эти женщины проверяются на спид каждые три месяца, а это означает, что они тщательнее проверяют пиво, которое пьют, чем женщин, с которыми спят. Во всяком случае, занимаясь сексом в джипе, рискуешь заработать горб, а я и без этого уже инвалид. Я-то думал, что вы с Томми собирались обсуждать знаменитые сражения Великой Отечественной войны.
– И об этом немного поговорили.
– Американцев кашей не корми, дай поговорить о войне, – заметил Стас.
– Ты знаешь Бориса Бенца?
– Нет. Кто такой?
В реплике не было ни намека на фальшь, ни малейшей паузы. Когда лгут дети, они говорят с широко открытыми глазами. Взрослые выдают себя незначительными жестами, делают вид, что вспоминают, или скрывают ложь под улыбкой.
– Останови, пожалуйста, у вокзала, – попросил Аркадий.
Когда Стас, лавируя между автобусами и такси, подъехал к северной стороне вокзала, Аркадий выпрыгнул из машины, оставив саквояж.
– Ты вернешься? – спросил Стас. – А то у меня ощущение, что ты любишь путешествовать налегке.
– Две минуты.
Хотя у Федорова мозги были, что черствый хлеб, он мог узнать ключ от ячейки в камере хранения и, возможно, даже запомнить номер. Срок хранения уже истек, и Аркадию, чтобы открыть ячейку и забрать видеопленку, пришлось заплатить смотрителю четыре марки, после чего у него до конца пребывания осталось семдесять пять марок.
Выйдя на улицу, он увидел, что дорожный полицейский пытается убрать потрепанный Стасов «Мерседес» с пути итальянского экскурсионного автобуса. Сверкающий лаком автобус обладал оглушительной сиреной. Чем больше он гудел и чем яростнее кричал полицейский, тем громче лаяла в ответ собака. Стас сидел за рулем и наслаждался сигаретой.
– Не опера, – сказал он Аркадию, – но близко.
Аркадий узнавал знакомые улицы. Он увидел, что Стас повернул на север, к музеям, затем на восток, к Английскому парку. Он заметил, что в полуквартале позади них движется белый «Порш», который он видел у вокзала.
– Итак, кто такой Борис Бенц? – спросил Стас.
– Я толком не знаю. Это восточный немец, который живет в Мюнхене и ездит в Москву. Томми говорил, что видел его. Именно его мы искали прошлой ночью.
– Если вы с Томми были вместе, почему ты не попал в аварию? Почему ты тоже не погиб?