Красная площадь
Шрифт:
– Я же говорил: паленым пахнет на Красной площади!
В этот момент раздался настойчивый стук в дверь. Я приоткрыл ее.
– Игорь Иосифович, - сказал майор Аверьянов.
– Там это… там самолет ждет…
– Я знаю, - резко ответил я.
– Принесите мне сегодняшнюю «Правду».
С адъютантами нужно вести себя, как с адъютантами. Через полторы минуты он снова постучал и - теперь уже не заглядывая в номер - протянул открывшему дверь Светлову свежую «Правду». А я даже не выглянул из ванной - подождут. Я принял холодный душ и тщательно брился, а Светлов стоял в дверях ванной и читал:
«Советское государство понесло тяжелую утрату. 19 января 1982 года на 65-м году жизни после тяжелой продолжительной болезни скончался советский государственный деятель, член ЦК
Подписи: Андропов, Устинов, Черненко, Алиев, Бугаев, Щелоков, ну и так далее по ранжиру генеральных чинов в КГБ… - заключил Светлов.
Мне стало не по себе: ни Брежнев, ни Суслов некролог не подписали. В их сердцах, надо понимать, не осталось светлой памяти о Сергее Кузьмиче, верном сыне партии и государственном деятеле. И, значит, никакая тут не «продолжительная и тяжелая болезнь» - человека не наказывают посмертно за то, что он был болен. Кроме того, я что-то не помню, чтобы Мигун отсутствовал когда-нибудь в КГБ и болел, - здесь «Правда» явно врала. Тут или действительно самоубийство, или, скорее всего, инфаркт во время сексуального стресса, осложненного большой долей алкоголя, как было, скажем, с ровесником Мигуна, крупным советским режиссером Пыляевым. Оргия тут какая-нибудь с девочками в сауне, вот что. А это не любят у нас афишировать, зачем порочить членов правительства в глазах народа?!
– Понял?
– спросил Светлов.
– Шурин шурину некролог не подписал! Здорово Мигун Брежнева подвел, значит. Одно непонятно - почему они за тобой самолет послали? Что за спешка? Но мне этот самолет очень кстати. Захватишь меня и арестованных. Сейчас я позвоню архаровцам, чтобы выводили их из тюрьмы.
– Мальчики, что случилось?
– заспанная и окоченевшая от холода Ниночка стояла в двери ванной в рубашке от моей пижамы и в тапочках на босу ногу. Рубашка была ей до колен и вполне заменяла халатик, а длинные рукава болтались полупустыми - ну подросток, а не любовница.
– Я замерзла и очень писать хочу…
– Вот что, внучка!
– решительно сказал ей Светлов.
– Видишь эту телеграмму? Родина зовет Игоря на подвиг. Через десять минут мы с ним улетаем в Москву. Поцелуй его на прощанье, быстренько пописай и одевайся. Мы забросим тебя в твой дом отдыха, а сами поедем служить партии и правительству. Все ясно?
– Почему?
– обиженно округлила свои голубенькие глазки Ниночка.
– Потому, что кончается на «у», - сказал ей Светлов.
– А я тоже хочу в Москву!
– заявила Ниночка.
Светлов посмотрел на меня - как я буду выкручиваться из этой ситуации. Я, честно говоря, и сам не знал. Голубоглазое 18-летнее существо по имени Нина Макарычева, отдыхавшая в соседнем доме отдыха «Актер», появилась в моей жизни всего неделю назад, на сочинском пляже, через день доверчиво пришла в мой номер и осталась в нем, но одно дело крутить курортный роман с этой прелестной, доверчивой женщиной-подростком, «бэби-вумен» и «внучкой», как тут же окрестил ее Светлов, и совсем другое - везти в Москву этого цыпленка. Хоть я и живу холостяком, но по субботам и воскресеньям ко мне приходит мой 14-летний сын Антон, а тут эта Ниночка - да она ему в подружки годится, он уже и ростом выше нее…
– Нина, - сказал я как можно мягче, - у тебя же весь отпуск впереди. А тут через пару дней снова станет тепло, будешь загорать, купаться. А в Москве - что? Морозы, снег. Да я и занят буду по уши.
– И вам не стыдно?
– вдруг спросила она совершенно по-взрослому.
– Марат арестовал кучу жуликов и прячется от дружков в вашем номере. Хоть полковник милиции, а боится! А меня вы бросите тут одну? Сами уедете, а я останусь?
Теперь переглянулись мы с Маратом.
– К-хм, - сказал он.
– Кажется, устами младенца глаголет нечто… - Живыми буравчиками глаз он рыскнул с меня на Ниночку и обратно и вдруг распорядился, как у себя в МУРе: - Лады, внучка. Ты права. Поедешь с нами!
– и повернулся ко мне.
– Старик, за удовольствие нужно платить, ничего не попишешь!
Это еще одно замечательное качество в Светлове - он никогда не упирается, если видит, что не прав. Мы провели вмеcте немало дел, особенно когда были помоложе и Светлов работал милицейским следователем в Краснопресненском районе Москвы, а я в том же районе был простым следователем райпрокуратуры. Порой Светлов выстраивал блестящие гипотезы разоблачения преступников или предлагал, как ему казалось, «железный» план их поимки, но стоило кому-либо обнаружить в его планах ошибку, и Светлов тут же без амбиций хоронил свою идею и предлагал новую. Я давно заметил, что такая реакция свойственна только очень талантливым и щедрым на выдумку людям, и Светлов был именно таким человеком. Даже кресло начальника отдела МУРа и полковничьи погоны, которые он получил два с половиной года назад за нашу последнюю совместную операцию, не испортили Светлова, не прибавили ему тупого бюрократического апломба…
И уже через пять минут, впечатывая гусеничные траки армейского вездехода в диковинный для Сочи снег, мы промчались сначала к сочинской тюрьме за «архаровцами» Светлова и арестованными, а затем - к дому отдыха «Актер» за вещичками Ниночки.
Дорогу от Сочи до Адлера я описывать не стану. В служебном рапорте, который Светлов представил своему МУРовскому начальству, было сказано скупо и точно:
«…Утром 22 января при содействии командования Северо-Кавказского военного округа арестованные были доставлены на военном бронетранспорте из Сочи в Адлер. В пути, в условиях полного оледенения горной дороги, особенно на участке Мацеста - Хоста - Кудеста, арестованные и сотрудники моей бригады самоотверженно и подчас с риском для жизни расчищали снежные заносы. Это позволило в кратчайший срок осуществить переброску арестованных из опасной для их содержания сочинской зоны в Адлер, к транспортному самолету, который также был получен благодаря помощи командующего Северо-Кавказским военным округом генерал-полковника Арсанова. Прошу от имени МВД СССР направить генералу Арсанову письмо с благодарностью за содействие, а при содержании арестованных в следственном изоляторе учесть их сотрудничество с моей оперативной группой…»
Аэровокзал в Адлере был забит пассажирами: люди уже три дня не могли вылететь с Черноморского побережья Кавказа из-за снегопадов и непогоды. Они спали на полу и подоконниках. Орали дети. Бесились от претензий осатаневших пассажиров служащие аэровокзала. В багажном отделении гнили ящики с «левыми» мандаринами и южными цветами, которые местные спекулянты спешили отвезти на север - в Москву, Ленинград и Мурманск, - чтобы за каждый мандарин и за каждую гвоздику сорвать там трояк. То есть - в этих ящиках практически гнили сейчас тысячи рублей, но из-за непогоды ни за какие взятки уже нельзя было вывезти товар к месту назначения. И отчаявшиеся спекулянты хмуро пили коньяк в ресторане аэровокзала - единственном в аэропорту месте, где за бутылку коньяка можно хоть пару часов посидеть на стуле…