Красная страна
Шрифт:
– Они просто увели ее! – отчаянно визжал хозяин. – Может, в Белый Дом! Может, нет! Понятия не имею! Это не мое дело!
Лэмб отшвырнул Камлинга в сторону и замер. Его дыхание клокотало в горле. Положил меч на барную стойку и оперся рядом с ним раскрытыми ладонями. Отполированная древесина мягко мерцала там, где мог бы быть отрубленный палец. Савиан обошел стойку и, встав на место Камлинга, взял бутылку и пустой стакан. Дунул в него. Вытащил пробку из бутылки. Проворчал, наливая:
– Если
Лэмб кивнул.
– Должен предупредить – дружба со мной иногда вредит здоровью.
– Мое здоровье в глубокой заднице, – Савиан закашлялся, толкая стакан по стойке.
– Что ты намерен делать? – спросил Темпл.
– Выпить, – ответил Лэмб и опрокинул стакан в горло, дернулся кадык, покрытый белой щетиной.
Савиан тут же подлил.
– Лэмб! – В зал, слегка пошатываясь, вошел бледный, в изгвазданной одежде лорд Ингелстед. – Он сказал, что вы будете здесь.
– Кто сказал?
Ингелстед растерянно хихикнул. Бросил шляпу на стойку. Несколько пучков вздыбленных волос торчали на его макушке.
– Странно все это… После пьянки у Маджуда я пошел перекинуться в картишки к Папаше Кольцо. Совсем забыл о времени, поскольку мне не везло, и я хотел отыграться, честно признаю. Вошел этот господин, что-то пошептал Папаше, и тот сказал, что готов простить мой долг, если я передам вам сообщение.
– Что за сообщение? – Лэмб снова выпил, а Савиан опять наполнил его стакан.
Ингелстед уставился в стену мутным взглядом.
– Он сказал, что ваш друг гостит у него… что он очень хочет соблюдать законы гостеприимства… но вам придется поцеловать грязь завтра вечером. Он сказал, что вы ляжете в любом случае, так или иначе. Но если сделаете это добровольно, то уйдете из Криза вдвоем как свободные люди. И добавил, что у вас есть его слово. Прямо подчеркнул это. У вас теперь есть его слово.
– Вот как мне повезло! – сказал Лэмб.
Ингелстед покосился на Темпла и только сейчас обратил внимание на его странное одеяние.
– Кажется, кое у кого ночь выдалась тяжелее, чем у меня.
– Можешь передать сообщение от меня? – спросил северянин.
– Осмелюсь предположить, что несколько лишних минут ни капли не повлияют на отношение леди Ингелстед ко мне. Я все равно обречен.
– Тогда передай Папаше Кольцу, что я сохраню его слово целым и невредимым. Надеюсь, он поступит так же со своим гостем.
– Загадки, загадки… – Дворянин зевнул, водружая шляпу обратно. – Пойду. Надеюсь, успею еще поспать.
Горделиво шагая, он покинул гостиницу.
– Что ты намерен делать? – прошептал Темпл.
– Было время, когда я бросился бы туда, не раздумывая, и залил бы все кровью. – Лэмб поднял стакан, разглядывая. – Но мой отец всегда говорил, что терпение – король всех достоинств. Человек должен трезво смотреть на мир. Хотя бы пытаться.
– Так что ты намерен делать?
– Ждать. Размышлять. Готовиться. – Лэмб допил последний глоток, цокнув зубами по стеклу. – А потом залить все кровью.
Высокие ставки
– Подровнять? – спросил Фоукин, натягивая на лицо обворожительную улыбку профессионала. – Или что-то посерьезнее?
– Сбривай на хрен все. Волосы, бороду, усы. И как можно ближе к черепу.
Фоукин кивнул с таким видом, будто полностью одобрял решение. Посетитель всегда прав, в конце концов.
– Тогда предлагаю влажное бритье.
– Не хочу давать тому ублюдку возможность за что-то ухватиться. А кроме того, мне поздновато думать о красоте, не так ли?
Обворожительно и профессионально хихикнув, Фоукин приступил. Гребенка с трудом продиралась сквозь непокорные лохмы Лэмба. Ножницы щелкали, разделяя тишину на ровные и маленькие части. Шум толпы за окном становился все громче и взволнованнее, отчего напряжение в комнате росло. Седые клочья падали на простыню, складываясь в загадочные письмена, смысл которых оставался непостижимым.
Лэмб пошевелил их носком сапога.
– Куда все девается?
– Наше время или наши кудри?
– Все.
– В таком случае я бы задал это вопрос философу, а не цирюльнику. Если говорить о волосах, то их заметут и выбросят. Если, конечно, у вас нет подруги, которая соберет их и будет хранить на память…
Лэмб оглянулся на Мэра. Она стояла у окна, попеременно наблюдая то за стрижкой, то за толпой на улице. Тонкий силуэт на фоне алеющего заката. Предположение Фоукина он отверг с громким фырканьем.
– Только что это была часть тебя, а теперь – мусор.
– Мы часто и на людей глядим, как на мусор, а тут какие-то волосы.
– Думаю, ты имеешь право на это мнение, – вздохнул северянин.
Фоукин сильно ударил бритвой по ремню. Обычно посетители ценили резкость, яркую вспышку огня свечи на стальном лезвии. Это добавляло драматизма в работу.
– Полегче, – сказала Мэр, очевидно, не нуждавшаяся сегодня в излишках драматичности.
Фоукин признался себе, что боится ее гораздо больше, чем Лэмба. Северянин, несомненно, безжалостный убийца, но он обладал определенными принципами. Но о Мэре он не мог сказать ничего подобного. Поэтому он отвесил самый обворожительный поклон профессионала, прекратил точить бритву, наложил пену на череп и лицо Лэмба и принялся работать острожными, тщательными, поскрипывающими движениями.