Красная Тапочка
Шрифт:
В цветочном магазине Тапочке передали букет, выглядевший соблазнительно. Она вдыхала персиковый аромат желтоватых роз, её губы ласкали гладкие лепестки гвоздик.
К букету придавалась карточка.
– А по какому адресу доставка?
– Где-то в районе Колшево. Номер дома не указан. Мы пробовали связаться с клиентом, но он не отвечает.
– Без адреса невозможна доставка.
– Всё в карточке?
Курьер развернула открытку. Там было написано: «Милая Тапочка, обожаю, как ты целуешься. Позвони мне. Я буду ждать. Твой парень Паша Голиков».
Девушка от души расхохоталась, но потом задумалась. Чем больше она размышляла,
…Павлик был счастлив, это сразу бросалось в глаза. Объяснений не требовалось. Он встал раньше остальных детей и рвал ручку двери, так и бился, пока Тапочка его не впускала.
– Мне тебе нужно кое-что сказать.
– Твои цветы!
– Я хочу, чтобы ты отыскала отца. Он где-то здесь.
– Самому слабо?
– Лариса не оставляет меня одного. К тому же ребята всегда рядом. Мне не удается уйти.
– Успокойся. Тебе всё кажется.
– Водитель меня предупредит.
Все равно Тапочка приготовилась ждать худшего. Она так и сказала Павлику: «Слушай, когда скажу бежать, беги и не спрашивай».
От цветочного букета у неё появилась аллергия, и она чихала и сопливила до тех пор, пока не догадалась выставить натюрморт в коридор. Как только она избавилась от подарка незадачливого поклонника, её организм успокоился и самочувствие улучшилось. Она вспомнила про этот случай немного позже, когда дорога вела её к пионерлагерю. По обочине росли травянистые кустарнички с мелкими соцветиями желтого цвета, то был донник, от которого Тапочка расчихалась. Организм опять противился, выражал свое несогласие с тем, что она затеяла. А план у нее был таков. Чтобы добраться до заброшенного пионерлагеря.
Утро начиналось скучно. Одиннадцать маленьких человечков бродили в саду и ждали, когда их позовут к завтраку. На кухне учительница пила чай. Так она и проснулась: на диванчике в кухне за чашкой чая. Она минуту раздумывала, окинув Тапочку по-детски наивным взглядом, полным искреннего интереса:
– Простите, я уснула. Это было бестактно.
Учительница нашла себе роль в этом обществе с культурой потребления: серая мышка.
– Помните женщину, которая вчера приезжала на праздник? Сегодня она опять заходила.
– Менеджер из агентства? – уточнила Тапочка. – Но ведь она приехала вместе с вами.
Серая мышка странно на неё посмотрела.
– Та женщина действительно обращалась ко мне с предложением, но я ей отказала. С ней не заключали договора, она агент, который работает от себя. Так что здесь она не из-за нас.
Тапочка насторожилась. Вот это новость.
– Значит, ей так понравилось у нас, что она решила не уезжать, – попробовала она пошутить, но у самой на душе кошки скребли.
От училки этой, Ларисы Вадимовны, толку мало. Вчера Тапочка расспрашивала, отчего сюда дети приехали. Она мялась, не хотела говорить. А сегодня немного расслабилась, снизошла до откровенности. Как оказалось, по делу:
– Мне просто нужно поговорить с тобой, тапочка. Ту брильянтовую серёжку, что Павлик тебе подарил, я должна передать его матери. Они с его отцом в разводе, и она мальчику опекун.
Тапочке серьга не нужна. Неужели она похожа на охотницу за брильянтами?
– Слушай… Ты слушаешь? – Лариса потянулась за сигаретой и,
Итак, Лариса жаждала поделиться. Происшедшее её тяготило, но доверить свою тайну она никому не могла. Тапочка не торопит собеседницу. Ей нужно время, чтобы справиться с тяжелыми переживаниями.
– У Павлика папа за границей. Говорили сначала, что на лечении вроде в психушке где-то здесь. Мы все больницы обзвонили, нигде нет. Остается какая-нибудь частная больница. Павлику сказали, что за пионерлагерем база отдыха, там есть дежурный врач, вот туда он и хочет идти.
Тапочка не вмешивается, даёт собеседнице время собраться с силами.
Собственно, рассказывать не о чем. Когда Лариса вышла в сад, собирая детей к завтраку, она наткнулась на Александра Еремеевича, который её напугал. Тот явился в спортивных штанах, на обнаженной груди пучками росла шерсть. Однако он отнюдь не оскорблял её взора наготой, напротив, на нём было больше одежды, чем на ком другом. Потому что из-под полы розового дождевика у него выпархивали пёстрые шелка халата, ворот которого не сходился на груди, а из-под него появлялось белое полотно рубашки или ночной сорочки, слишком тесной, чтобы он мог дышать, а потому разорванной на груди.
Всем своим видом он выражал нетерпение.
– Что он вам сказал? – допытывалась Тапочка, но учительница сделала вдруг печальное лицо и сказала, что дальше ей тяжело вспоминать. И её приятное лицо пошло морщинами, на которые было больно глядеть. Просто сердце её не могло выносить такой ужас.
– Завтра мы уедем. Лучше бы сегодня, но мне не удалось заставить их собраться. Никто не хотел меня слушать. Я хотела связаться с матерью Павлика, объяснить, что место опасное для детей, но с ней меня не соединили. На меня даже рассердились, что я беспокою по такому пустяку. Эта отвлекает её от важных дел, так объяснил мне помощник. Бывают такие люди, они постоянно заняты, им ни до чего, вот и она такая же.
Лариса промокнула влажный лоб салфеткой. Она судорожно свела губы, словно хотела сказать, но это было нервное непроизвольное движение.
Сославших на плохое самочувствие, учительница приняла таблетку. «Я скоро усну. Вымоталась за день. Вы присмотрите, чтобы они не ушли далеко». Тапочка заверила её, что с детьми всё будет хорошо».
Тапочка слушала её, не поднимая головы, и кивала, а палец её прокручивал экран смартфона, где в это время Мамина пишет сообщение.
Тапочка не знает, что ей сказать. Картинка её пугает.
Больной готов к операции, лежит на каталке. Вид у него не слишком бодрый. Ситуация – сами понимаете. Лучше предать быстрой и лютой казни, чтобы он не мучился. Вопрос только, кто он такой. Чей черед? Ах, как не хочется Тапочке получать ответ на этот вопрос, но он задан, и никак не отвертеться.
А что эта каталка означает, гадала Тапочка. Что больной останется в живых или наоборот? Как это понимать?
Нужно установить фильтр поверх себя, чтобы уловить воспоминания. Короче, в лофте «Алеко» решили устроить праздник, потому для праздников он и предназначался. Столы отодвинули (они были на колесиках), и освободили место для танцев.